Преподобный Амвросий Оптинский

«Наконец, в последних числах июля, — пишет М. Е. С-на, — батюшка собрался уезжать в Оптину и распорядился, чтобы в назначенный день с утра всё подготовляли к его отъезду. Меня отправил он туда накануне и дал мне работу, которая должна быть готова к его возвращению. Старец обыкновенно выезжал после полуденного отдыха не ранее 4-го часа. И потому с шести часов народ уже собирался около скита, а кто ушел к парому; некоторые же отправились встречать батюшку за реку. Но вот около 8 часов приезжает из Шамордина одна сестра с известием, что батюшка сегодня не приедет, что к отъезду его уже все было готово, но после отдыха он почувствовал такую слабость, что не только ехать, даже и принимать никого не мог, — остался до завтра. При этом известии, конечно, все приуныли, но потом начали утешать друг друга надеждой, что старец непременно приедет завтра, и в таком ожидании разошлись. На другой день уже с самого утра начали приходить в скит узнавать, нет ли какого слуха из Шамордина. Но к вечеру приехали шамординские сестры сказать, что батюшка опять утром принимал посетителей и совсем решился ехать, но в те же часы, как и вчера, почувствовал себя очень нехорошо и когда приедет — неизвестно. На следующий день мне подали записку от батюшки, чтобы я возвратилась в Шамордино. Когда я приехала, нашла его слабым и очень серьезным. Я рассказала ему, что в Оптине все ждут его с нетерпением и беспокоятся. Батюшка на это ответил: “Подождем воли Божией”». Так было в Оптине.

О неоднократных сборах старца к отъезду пишет еще г-жа N, как было это в Шамордине: «Два раза в назначенный день закладывали для батюшки карету и все собирались провожать его, но отъезд в тот и другой раз откладывался. Старец так ослабевал, что запирался у себя в келье один. Раз, я это очень помню, батюшка в обеденный час вышел в коридорчик. Народу почему-то почти не было в этот раз. Личико его было страдальческое. Увидав меня, он сказал: “Иди в церковь, помолись за меня, — мне тяжело”. Я испугалась и пошла в церковь молиться. Потом, спустя несколько времени, на общем благословении, старец, обратившись ко мне, сказал: “Меня замуравили или законопатили; сначала мне было трудно, а теперь ничего — легко”. Но я, взглянув на батюшку, не поняла его слов. Наступил Успенский пост, во время которого старец исповедовал всех без отказа, кто только просил его о сем. Тут были, начиная с архимандрита и монахов Оптинских, монахини здешние и приезжие и множество мирского народа. Откуда старец черпал силы? Ведает о сем один только Господь, подававший ему эту силу. К 29 августа, скитскому празднику170, старец опять начал собираться к отъезду в скит. Нас всех послали в церковь служить путевой молебен перед Казанской иконой Божией Матери, признанной старцем за чудотворную. А для батюшки стали закладывать лошадей. Нам никому не велено было провожать старца, ввиду его слабости, чтобы ему было покойнее. Я стояла в церкви у окна, чтобы видеть его отъезд. Но каково же было мое удивление! Служба кончилась, а карета для старца не подавалась. Молча вышли мы из церкви и в недоумении окружили корпус, где старец находился. Из корпуса нам вышли сказать, что батюшке сделалось так дурно, что он ехать не может. Слухи носились даже — не знаю только, насколько это справедливо, — что старца нашли лежавшим на полу в крайнем изнеможении. После сего об отъезде его из Шамордина не было уже и помина».

Замечают, что старец в то же время неоднократно ездил в Руднево, и ни разу ничего подобного с ним не случалось.

М. Е. С-на пишет: «После праздника Успения Божией Матери старец вообще редко выходил на воздух, так как погода в это время уже менялась и он не мог выходить, когда было меньше 15 градусов. Я не могла себе представить, как и что будет. Наконец я решилась узнать от батюшки: вероятно, он думает остаться на зиму в Шамордине, потому что ехать ему теперь никак нельзя; а если оставаться, то надо подумать о том, чтобы устроить поудобнее помещение и для него самого, и для келейника, и для приема посетителей. Батюшка помолчал немного и говорит: “Об этом до времени никому ничего не говори; а то в Оптиной и так волнуются”».

Началась пристройка с западной стороны к настоятельскому корпусу. Между тем оптинский настоятель отец архимандрит Исаакий, как и все братия, со дня на день ожидал возвращения старца в скит. Некоторых посетителей обители он всячески отговаривал ехать к нему в Шамордино, в полной уверенности, что вот-вот старец оттуда вернется. Посетители же, поживши день-другой в Оптиной и не видя возвращения батюшки, уезжали в Шамордино. Не раз настоятель, при личном свидании со старцем, всячески просил его возвратиться в свою обитель, но из неоднократных неудачных попыток вернуться в Оптину батюшка заключал, что есть воля Божия остаться ему в общине, а потому и отца архимандрита убеждал смириться под крепкую руку Божию (1 Пет. 5, 6). Отец же Исаакий, видя, что для старца в Шамордине начали уже подготавливать зимнее помещение, находился по этому случаю в глубокой скорби.