Преподобный Амвросий (СИ)

Я смутилась и не нашлась, что ответить. Он взял мать, беседовал с нею и велел через год опять явиться к нему; ни той, ни другой сестре не благословил выходить замуж, а о младшей сказал даже, что она больная, куда ей замуж, хотя не видел ее ни разу. Пустынная жизнь отшельников и пустынное пение произвели на меня глубокое впечатление, а проницательный взор старца, его горячая отеческая любовь ко всем скорбящим и страждущим пересоздали меня совсем, и я стала помышлять о монастыре, оставила наряды, увеселения, выезды, пищу употребляла только молочную; так провела год и снова явилась к старцу. Этот раз беседовала с ним, исповедовалась и получила благословение поступать в монастырь. Еще через год я совсем приехала, хотя и трудно было преодолеть все препятствия. Проживя год в монастыре, получаю известие, что брат заболел горловою чахоткою, и что московские доктора признали его безнадежным. Я приехала с этою скорбью к батюшке, а он сказал: „Ему надо в монастырь, а мать держит; поезжай, скажи матери, что ей легче - чтобы он умер или чтобы пошел в монастырь?“ Приехав домой, я передала эти слова матери. Мать заплакала и сказала: „Бог благословит! Пусть едет!“ Наутро началась распродажа имущества. Дом батюшка благословил забить, а покупателей не дожидаться.

Спустя несколько времени я возвратилась к себе в монастырь, взяв с собою и сестру погостить. Сестре очень понравилась монастырская жизнь, и она осталась у меня. Только постигла ее какая-то болезнь, и она два года болела, доктора не могли помочь ей, а батюшка и ее вылечил, поил ее лапушным корнем. Когда она поправилась, ее одели и поставили на клирос. После нашего приезда с сестрою в монастырь, и брат приехал в Оптину. Батюшка принял его к себе и дал послушание - письмоводство и петь на клиросе. Брат усомнился и говорит: „У меня горло больное, петь трудно“. „Ничего, пройдет!“ - сказал батюшка. И, действительно, болезнь горла прошла бесследно. После этого брат прожил в скиту 23 года, был духовником шамординских сестер, а потом был назначен архимандритом в Боровский монастырь.

Спустя шесть лет после моего приезда с сестрою в монастырь, приехала к нам и мать и осталась с нами. Она прожила в монастыре десять лет, два раза была пострижена батюшкою Амвросием и умерла схимницей.

Вот какой великий и святой был старец Амвросий, - заканчивает свой бесхитростный рассказ монахиня, - как он умел направлять к лучшему людей и устраивать их душевное спасение и телесное благополучие».

Настоятельница Каширского женского монастыря игумения Тихона рассказывала о себе, как она на себе самой испытала силу духовного влияния старца Амвросия и как ей было полезно руководство батюшки:

«После кончины незабвенного оптинского старца отца Макария, по его благословению, келлия наша, и я в том числе, начали относиться в скорбях, недоумениях и в духовных нуждах к ученику почившего старца, отцу Илариону, - мужу мудрому, крепкому в вере и как бы непоколебимому адаманту в послушании, которого он безусловно требовал от своих чад духовных. После кончины сего незабвенного духовного мужа, последовавшей в 1873 году, я осталась без руководителя, имея всего от роду 25 лет; по искушению и по совету лукавого ненавистника пользы и спасения нашего согласилась с его внушением жить по своей воле, не стесняя себя и не подчиняясь воле нового старца; тем более, что порою строгость почившего отца Илариона казалась тяжелою своенравной и грешной душе, уже вкусившей отчасти горький плод своеволия во время продолжительной болезни старца. Между тем почившая мать игумения Павлина, зная по опыту, как юным опасно самочинное жительство, неоднократно предлагала мне и настаивала, чтоб я ехала в Оптину и там обратилась бы к руководству батюшки отца Амвросия. Не желая более противиться воле игумении, я поехала Великим постом, в такое именно время, когда особо много народа бывает у старца. Находясь под влиянием искушения, я рассчитывала на то, что за многолюдством будет батюшке не до меня, и думала так: „Посижу, посмотрю и поеду обратно, тем самым успокою матушку игумению, так настойчиво желавшую меня вновь направить в Оптину“. Вот здесь-то и проявилась во всей силе духовная мощь и благодать, обитающая в батюшке. Видел он мое холодное отношение к нему и, сожалея о душе, близкой к погибели, особенно внимательно обошелся со мною и, долго не задерживая, взял на исповедь. Когда я вошла к нему в келлию, батюшка, оставя меня одну, вышел в свою спальню. Темно было совсем; только одна лампада ярко освещала лик Богоматери. - Помню, что когда я вошла, холод и пустота наполняли мою душу; мало того, я как-то озлобленно и с ирониею относилась ко всему окружающему старца и с таким-то отвратительным чувством пришла я на исповедь. От батюшки не скрылось это: духовным оком проник он грешную душу и, оставя меня, - думаю - пошел помолиться в свою келлию.