Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения

С течением времени, однако, «созерцания» — этот высший вид духовного подвига — выводят преп. Максима из области практических запросов в круг прямых теоретических интересов. Из «Амбигвы» мы видим, как «естественный закон», философская мораль все более и более привлекает к себе его внимание, а вместе с тем возбуждает его интерес к широкой сфере антропологических вопросов, что, в свою очередь, толкает его в область вопросов, поднятых в оригенистических спорах. В большом масштабе захватывается и разрабатывается преп. Максимом антропология; вопрос о предсуществовании душ, еще более важный в космологии Оригена, чем в антропологии, углубляет разработку онтологии преп. Максима и дает ему повод для широкого развития учения о λόγοι, их предсуществовании в Божестве и имманентности в тварном бытии. Центральная идея — о воплощениях Христа — уже в это время сознается им во всей силе и оживляет как аскетику, так и теоретические философские построения.

Но в «Амбигве» мы все же видим еще преобладание «естественного созерцания», или философского умозрения, как в этике, так и в онтологии. В «Толковании на молитву Господню» и «Мистагогии» начинается уже поворот к выяснению сотериологической стороны христианства, впрочем, тоже отчасти под углом зрения «естественного созерцания». В «Толковании на молитву Господню» эта сторона раскрывается еще конспективно, в «Мистагогии» полнее и глубже. Чем дальше, однако, тем больше и больше преп. Максимом овладевает его центральная идея Христа и все глубже и глубже увлекает его в великие тайны христианской сотериологии и христологии, и направляет к богомыслию — в область таинственного домостроительства.

Подобного рода расширению и развитию основной христологической идеи способствовало вовлечение преп. Максима в споры с севирианами и ознакомление с богословскими течениями, отразившимися в противомонофиситской полемике. [2210] Под влиянием указанной основной идеи, антропология (учение о первобытном состоянии человека) ставится у преп. Максима в глубокую связь с христологией, и точнее определяются моменты искупления и, соответственно, спасения. Это, так сказать, третья фаза духовного развития св. отца, отразившаяся в его колоссальном труде «Вопросоответы к Фалассию». Она характеризуется поворотом от отвлеченных философских умозрений к конкретным истинам христианского богословствования, от естественного созерцания природы — к умозрительному видению духовных истин Писания. Здесь мы наблюдаем возвращение от теоретических интересов «Амбигвы» к старым практико-аскетическим интересам «Глав о любви», но не в первоначальной примитивной форме, а в новой форме, осложненной созерцательным элементом (λόγοι промысла и суда в практической философии) и живой сотериологической идеей (воплощение Христа в душах верующих).

Но раскрывая свои воззрения каждый раз с новой точки зрения, расширяя и углубляя их, проходя, так сказать, разные фазы развития, — которые, надо заметить, удивительным образом совпадают с тремя ступенями духовно-нравственного развития человека, указанными преп. отцом в его аскетической системе, [2211] — преп. Максим не забывал и не оставлял пройденного, а органически претворял его в достояние своего духа, с новыми приобретениями не меняя старого достояния. Аскетика его осталась той же, какой была и при написании «Глав о любви»; учение о практической философии осталось тоже таким же, оно лишь углубилось «созерцательным» элементом и основной идеей о таинственных воплощениях Христа. Органическое соединение философских («Амбигва») и богословско-умозрительных («Вопросоответы к Фалассию») стремлений преп. Максима находим в «Главах теологических». Это, так сказать, наиболее зрелое его произведение.