Прерванное молчание

Я кивнул.

— Я был готов разорвать этого ублюдка! Я смотрел на него и видел только своего отца, который изнасиловал Дженни точно так же, как этот тип свою дочь. Я набросился на него и просто стал бить. Господи! Я сам себя испугался! Я просто не контролировал себя!

— Ты просто очень эмоционально отреагировал на все, Джон, — пытался успокоить я.

— А вдруг в следующий раз я кого-нибудь убью? — Он задумался на секунду. — Хотя эти сволочи заслуживают смерти. Но, боюсь, я могу просто свихнуться.

— Может, тебе не стоит пока заниматься с детьми? — Осторожно спросил я.

— Они говорят со мной, Фрэнк, — Джон снова смотрел мне в глаза. — Они только со мной и говорят. И я хочу им помочь. Но в каждой маленькой девочке я вижу только свою сестру. Только Дженни. И я думаю, что если буду защищать их, то смогу что-то исправить. Я думаю, что смогу исправить то, что я сделал…

Я прекрасно знал, что Джон винил себя во всем, что случилось с его сестрой. Он винил себя во всем, что их отец делал с ней. И хотя на самом деле, самому Джону пришлось гораздо хуже, он никак не мог простить себя за то, что происходило шестнадцать лет назад.

— Тебе не в чем себя винить, Джон! — Я попытался дотронуться до его плеча, но он одернул мою руку.

— Как это не в чем! — Он повысил голос. — Как это не в чем, Фрэнк! О чем ты говоришь! Я мог бы сразу пристрелить этого ублюдка и не ждать два года! Я мог бы послать его подальше…

— Да ты был напуган, Джон! — Я старался оставаться спокойным. — Ты был испуганным маленьким мальчиком! Как ты мог сопротивляться здоровому мужику!

— Не знаю, — он опустил голову. — Но я не должен был позволять ему прикасаться к ней.

Жизнь Джона Салливана была переломана у самого основания, но он совсем, казалось, не думал о себе. Как бы велика ни была его собственная боль, чувство вины затмевало все. Вернее, весь внутренний мир Джона Салливана (в прошлом Эрика Стоуна) был насквозь пропитан ядовитой смесью из боли и вины. Всю свою жизнь этот парень отчаянно старался исправить ошибки, которых он даже не совершал. Он старался исправить то, что сделали его родители.

— Расскажи мне о своей сестре, — наконец предложил я.

— Нет, — Джон мотал головой.

— Джон, в том, что случилось с вами, нет твоей вины. Пойми же ты это! Ты не виноват!

Он посмотрел на меня и опустился на широкий бетонный бордюр. Еще какое-то время он молчал. А я терпеливо ждал. Я знал, что это было стандартное затишье перед бурей. Мне и раньше приходилось выслушивать ужасные истории из прошлого Джона. Когда мы встречались, часто говорили об этом. Я слушал и старался убедить его, что все это можно пережить. Я к тому моменту знал о нем уже многое, но все равно я знал ничтожно малую часть его сломанной жизни. Однако о чем бы мы ни говорили, Джон никогда не рассказывал о своей сестре. С того нашего разговора в клинике Святого Иуды, перед его совершеннолетием, Джон больше никогда не говорил о том, что происходило между ним, его сестрой и их отцом. Он мог рассказывать мне о том, что было после, когда они уже жили вдвоем с этим подонком. Но никогда он не говорил ни о чем, что было как-то связано с его сестрой. И вот, думал я, пришел этот жуткий момент истины.

— Мне тяжело даже вспоминать это, Фрэнк, — заговорил Салливан. — Но я боюсь, что совсем свихнусь. С этого все началось. И я больше всего на свете хотел бы забыть это. Но я не могу. Это все как долбанное кино, которое кто-то снова и снова прокручивает в моей голове. И днем и ночью — одни и те же картинки. Я всюду вижу Дженни, только ее. В каждой из этих несчастных девочек. И я уже не могу отличить, где реальность, а где мои воспоминания… Все сливается.

— Как это произошло, Джон? — Спросил я. — Расскажи мне про свою сестру. Если ты не начнешь говорить, так и не сможешь разобраться.

Джон сидел молча, как будто всматриваясь куда-то. Наконец он начал говорить. Он говорил медленно, совсем не глядя на меня. Как будто рассказывал все это кому-то несуществующему.