Преследуя Аделин

«Дайя,

Я проверил серийный номер, как ты и просила. Это оказалось чертовски сложно – тот, кто стер этот номер, сделал это очень хорошо. Но не настолько, чтобы я не смог его отследить. Серийный номер принадлежит покупателю по имени Фрэнк Сайнбург. Надеюсь, это поможет.

Джеймс»

– О… Боже! – кричу я, едва не вскакивая со стула от возбуждения.

– Святое дерьмо, – выдыхает Дайя с выражением полным шока и благоговения. – Это был он. Это сделал гребаный Фрэнк.

– Он был влюблен в нее и, должно быть, узнал о Роналдо, а затем убил ее в приступе ревности, – заключаю я, едва не глотая свои слова.

Дайя оборачивается и хватает стоящую на стойке бутылку водки «Серый Гусь».

– Это требуется отпраздновать. Мы наконец-то сможем восстановить справедливость в отношении Джиджи. Даже если Фрэнк уже умер, по крайней мере, мир узнает, что он был тем еще куском дерьма.

Я ухмыляюсь, ощущая в горле странную смесь эмоций. Я в восторге от того, что мы раскрыли дело. Но еще мне грустно. И я пытаюсь понять, отчего именно. Расследование этого убийства занимало центральную часть моей жизни в течение последних нескольких месяцев. И завершить его равносильно потере частички себя.

– Мы до сих пор не знаем, кто спрятал часы, – рассуждаю я, прежде чем опрокинуть рюмку.

Мое лицо кривится от вкуса. Мне все равно, что скажут другие: когда алкоголь не смешан с чем-нибудь еще, на вкус он как дерьмо. И я не изменю своего решения.

Но я наслаждаюсь жжением, пока спиртное скользит по моему горлу и оседает в желудке; внутри расцветает огонь, согревающий меня.

Я протягиваю рюмку обратно, сигнализируя налить еще.

Дайя смотрит на меня, и в ее шалфейных глазах мелькает что-то, похожее на стыд.

– Что? – непонимающе спрашиваю я.

Она указывает на мою вновь наполненную рюмку, а затем выпивает свою. Я следую ее примеру. На этот раз мне кажется, что эта рюмка – чтобы набраться храбрости. Для чего, видимо, знает только Дайя.

– Ладно, записка Фрэнка была не единственной, которую я отправила, – начинает Дайя с нерешительностью на лице. Ее рука поднимается, чтобы поправить кольцо в носу, но она останавливает себя и вместо этого складывает пальцы вместе.

– Хорошо, – говорю я, щуря глаза в подозрении.

Она ведет себя странно. И это не та странность, как когда мы снимаем штаны и танцуем под «I'm a Barbie Girl» в три часа ночи, распивая вино из коробок.

Такое случилось лишь однажды, но мы обе проснулись на следующее утро, сожалея об этом.

Она глубоко вдыхает, и у меня возникает искушение сказать ей, что мы пользуемся одним и тем же кислородом – частиц, которые даруют ей сверхспособности и делают ее храброй, она в нем не найдет. Я знаю это, потому что прямо сейчас мне хочется убежать и спрятаться от того, что она собирается сказать.

Она поднимает конверт и вынимает из него еще два листка бумаги. Бросив напоследок в мою сторону еще один взгляд, она кладет документы на стол, и мы обе вчитываемся в них.

В одном говорится о совпадении, а во втором – об отсутствии таковых.

– На что мы смотрим?

– Почерк в записке с признанием совпадает с почерком твоей бабушки, – выпаливает она так быстро, что проходит несколько секунд, прежде чем я осознаю, что именно она сказала.

– Что?

Это все, что я в состоянии произнести. Она стонет и наливает еще одну рюмку.

– Это сравнение записки с признанием и образцов почерков твоей бабушки и Джона.

– Хорошо, подожди, – говорю я, вытягивая руки перед собой. – У тебя были подозрения, что убийство скрыла моя бабушка?

Ее губы сжимаются в жесткую линию.

– Да.

Я качаю головой, не находя слов.

– Почему?

Она вскидывает руки.

– Да потому что это должен был быть кто-то, кто жил в этом доме, Адди. Джон или твоя бабушка. И твоя бабушка постоянно ходила на чердак, разве нет?

– Откуда у тебя вообще образцы их почерков?

– У тебя куча старых документов, которые она подписывала. Я сделала фото. Ну, а в случае с Джоном было немного сложнее, но мне удалось раздобыть завещание, которое он написал.

– Почему ты просто не рассказала мне об этом?

Она вздыхает.

– Потому что я знала, что ты плохо отреагируешь. Я хотела убедиться в своих подозрениях, прежде чем испортить тебе день.

Выдохнув, я киваю.

– Ты права, – заключаю я. – В этом есть смысл.

Это звучит так, будто я пытаюсь убедить сама себя. Наверное, потому что так оно и есть.

Дайя молчит, давая мне возможность обдумать тот факт, что моя бабушка помогала скрывать убийство своей матери.

– Ее заставили, – произношу я наконец, глядя на признание бабушки, лежащее на столе, – записку, которую я нашла на чердаке после того, как увидела то, что, как я думаю, было привидением Джиджи. Я не беру ее в руки, но прекрасно помню слова на ней. Беглые каракули на клочке бумаги, содержащие слова молодой девушки, вынужденной скрывать убийство собственной матери.