Преступление и наказание, Часть 3

He laughed,	"Crevez chiens, si vous n'etes pas contents!" - Он рассмеялся.
"That's right, isn't it, Dounia?"	- Так ли, Дуня?
"No, it's not," answered Dounia firmly.	- Нет, не так, - твердо ответила Дуня.
"Bah! you, too, have ideals," he muttered, looking at her almost with hatred, and smiling sarcastically.	- Ба! да и ты... с намерениями!.. - пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись.
"I ought to have considered that....	- Я бы должен был это сообразить...
Well, that's praiseworthy, and it's better for you... and if you reach a line you won't overstep, you will be unhappy... and if you overstep it, maybe you will be still unhappier....	Что ж, и похвально; тебе же лучше... и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее -несчастна будешь, а перешагнешь - может, еще несчастнее будешь...
But all that's nonsense," he added irritably, vexed at being carried away.	А впрочем, все это вздор! - прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение.
"I only meant to say that I beg your forgiveness, mother," he concluded, shortly and abruptly.	- Я хотел только сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, - заключил он резко и отрывисто.
"That's enough, Rodya, I am sure that everything you do is very good," said his mother, delighted.	- Полно, Родя, я уверена, все, что ты делаешь, все прекрасно! - сказала обрадованная мать.
"Don't be too sure," he answered, twisting his mouth into a smile.	- Не будьте уверены, - ответил он, скривив рот в улыбку.
A silence followed.	Последовало молчание.
There was a certain constraint in all this conversation, and in the silence, and in the reconciliation, and in the forgiveness, and all were feeling it.	Что-то было напряженное во всем этом разговоре, и в молчании, и в примирении, и в прощении, и все это чувствовали.
"It is as though they were afraid of me," Raskolnikov was thinking to himself, looking askance at his mother and sister.	"А ведь точно они боятся меня", - думал сам про себя Раскольников, исподлобья глядя на мать и сестру.
Pulcheria Alexandrovna was indeed growing more timid the longer she kept silent.	Пульхерия Александровна, действительно, чем больше молчала, тем больше и робела.
"Yet in their absence I seemed to love them so much," flashed through his mind.	"Заочно, кажется, так ведь любил их", -промелькнуло в его голове.
"Do you know, Rodya, Marfa Petrovna is dead," Pulcheria Alexandrovna suddenly blurted out.	- Знаешь, Родя, Марфа Петровна умерла! - вдруг выскочила Пульхерия Александровна.
"What Marfa Petrovna?"	- Какая это Марфа Петровна?
"Oh, mercy on us--Marfa Petrovna Svidrigailov.	- Ах, боже мой, да Марфа Петровна, Свидригайлова!
I wrote you so much about her."	Я еще так много об ней писала тебе.
"A-a-h! Yes, I remember....	- А-а-а, да, помню...
So she's dead!	Так умерла?