Преступление и наказание, Часть 4

She was good... she used to come... not often... she couldn't....	Она была справедливая... она приходила... редко... нельзя было.
We used to read together and... talk.	Мы с ней читали и... говорили.
She will see God."	Она бога узрит.
The last phrase sounded strange in his ears. And here was something new again: the mysterious meetings with Lizaveta and both of them--religious maniacs.	Странно звучали для него эти книжные слова, и опять новость: какие-то таинственные сходки с Лизаветой, и обе - юродивые.
"I shall be a religious maniac myself soon! It's infectious!"	"Тут и сам станешь юродивым! заразительно!" -подумал он.
"Read!" he cried irritably and insistently.	- Читай! - воскликнул он вдруг настойчиво и раздражительно.
Sonia still hesitated.	Соня все колебалась.
Her heart was throbbing.	Сердце ее стучало.
She hardly dared to read to him.	Не смела как-то она ему читать.
He looked almost with exasperation at the "unhappy lunatic."	Почти с мучением смотрел он на "несчастную помешанную".
"What for?	- Зачем вам?
You don't believe?..." she whispered softly and as it were breathlessly.	Ведь вы не веруете?.. - прошептала она тихо и как-то задыхаясь.
"Read!	- Читай!
I want you to," he persisted. "You used to read to Lizaveta."	Я так хочу! - настаивал он, - читала же Лизавете!
Sonia opened the book and found the place.	Соня развернула книгу и отыскала место.
Her hands were shaking, her voice failed her.	Руки ее дрожали, голосу не хватало.
Twice she tried to begin and could not bring out the first syllable.	Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога.
"Now a certain man was sick named Lazarus of Bethany..." she forced herself at last to read, but at the third word her voice broke like an overstrained string.	"Был же болен некто Лазарь, из Вифании..." -произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна.
There was a catch in her breath.	Дух пересекло, и в груди стеснилось.
Raskolnikov saw in part why Sonia could not bring herself to read to him and the more he saw this, the more roughly and irritably he insisted on her doing so.	Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении.
He understood only too well how painful it was for her to betray and unveil all that was her _own_.	Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое.
He understood that these feelings really were her _secret treasure_, which she had kept perhaps for years, perhaps from childhood, while she lived with an unhappy father and a distracted stepmother crazed by grief, in the midst of starving children and unseemly abuse and reproaches.	Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков.