Преступление и совесть

Сообщение к заседанию судебной палаты на 20 января готовил Куровский Василий Павлозич. Все будет юридически обоснованно. Сообщение прозвучало более веско, если б его взял на себя Леонтий Иванович Шишов, тот сделал бы это по-научному, так сказать, но он чего-то мнется, Шишов. Чем он недоволен? Нужно бы покопаться в его душе, он, возможно, заражен либеральными идеями. Взял бы Шишов на себя сообщение, тогда полтавский отшельник, кудрявый Владимир Короленко со своими коллегами — Горьким, Андреевым и, как их там звать, либеральными профессорами, могли бы писать свои воззвания к русскому обществу. И сколько б они ни писали и ни трубили в еврейских газетах «Речь», «Киевская мысль», все равно ничего бы не получилось. Да мы всех их опередим и отдадим Бейлиса под суд! А на самом процессе можно будет так повернуть дело, что все эти воззвания к русскому обществу останутся лишь ничтожными бумажками. Подумаешь! «Русское общество»… Несколько писак и два-три сморщенных старых либерала, из которых уже песок сыплется…

Где-то какой-то журналист грозился, будто вскоре будут опубликованы разоблачающие документы, которые повергнут Чаплинского. Докажут, дескать, что Георгий Гаврилович происходит от Чаплинского, воевавшего против Богдана Хмельницкого, которому Россия воздвигла памятник, да как раз у того помещения, где будет происходить процесс, да будто он, Чаплинский, от своего прадеда унаследовал склонность ко лжи. Правдой здесь является лишь тот факт, что он, католик, принял православие и близок к правым организациям. Все остальное выдумано. Сам Чаплинский впервые об этом слышит.

Не является ли это проделкой репортеришки из «Киевской мысли»? О, как она докучает, эта газета! Тот — Гвоздев — интриган, тоже оттуда… Ох уж эти продажные души!..

Целый год прокурор неустанно плетет сеть, и наконец его труды, кажется, оправдались: обвинительный акт составлен. Искусно сфальсифицированная судебно-медицинская экспертиза, свидетельские показания фонарщика, Веры Чеберяк и, главным образом, показания Козаченко. Они сыграли немаловажную роль!

В честь этого Чаплинский купил в лучшем ювелирном магазине дорогую брошь для жены. Пусть не будет она в претензии на судебные дела, из-за которых муж забывает о ней. Достав из жилетного кармана брошь, он залюбовался ею. Что скажет жена об этом подарке и как заблестят ее теплые, добрые глаза! «Обо мне часто говорят, — подумал Чаплинский, — что у меня холодные глаза и жестокое, злое сердце. Зато бог дал мне жену, обладающую искренним сердцем и теплыми, добрыми глазами. Судьба сама исправляет свои ошибки, дарует человеку то, чего ему не хватает…»

В судебной палате все были уже в сборе, ожидали только председателя.

— Что хорошего, Леонтий Иванович? — спросил Буковский. — Ваш сынок, говорят, бунтует студентов в университете?

Шишов вынул табакерку из кармана, ухватил, как обычно, двумя пальцами щепотку табака и поднес к ноздрям. Уже водворив табакерку обратно в карман, он исподлобья взглянул на Буковского и с той же интонацией спросил:

— А что у вас нового? Как приживалки? Уехали уже домой в Вятскую губернию или надолго присосались к вам, Василий Павлович?

— Представьте, присосались, словно пиявки, — ответил Куровский, уткнув лицо в бумаги, в беспорядке лежавшие перед ним на столе.

Члены палаты с нетерпением поглядывали на часы. Два раза уже приносили чай, снова оставались пустыми стаканы с ложечками на блюдцах.

Но вот в дверях показался тайный советник Мейснер. Он, очевидно, не совсем здоров — его неизменно свежевыбритое лицо кажется теперь усталым. Бледная желтизна скрывается в основном в складках по обе стороны носа, а небольшие спокойно-строгие глазки потускнели.

— Как самочувствие, Александр Александрович? — первым подошел к нему Буковский.

— Благодарю, Василий Павлович, — Мейснер подал ему руку. — Вас, Феофил Филатович, — обратился председатель к совсем седому члену судебной палаты, в руках которого дрожала газета «Киевлянин», — можно уже поздравить с правнуком?

— Что? — подставил ухо полуглухой старик. — Что сказал уважаемый Александр Александрович?

— Можно ли вас поздравить с правнуком? — поспешил повторить вопрос Буковский. — Александр Александрович очень интересуется.

— Чувствую себя сносно.

— Вы уже прадед? — раздался чей-то более строгий голос.

— Да, да. Уже три дня.

Вмиг все девять членов Киевской судебной палаты выстроились в ряд и один за другим пожимали руку Феофила Филатовича. На лице прадеда засветились два безжизненных глаза. Старик бесконечно кланялся.

В кабинет стремительно вошел Чаплинский. Быстро подойдя к своему месту, он, разгладив усы, объяснил, почему заставил членов судебной палаты ожидать почти полчаса… Сейчас они узнают новость, полученную из Министерства юстиции…

— Господа, история, аналогичная нашей с Ющинским, произошла в Одессе, и даже не накануне иудейской Пасхи. Что творится на нашей Руси!.. — Чаплинский схватился за голову.