Преступления против правосудия

Ю. признан виновным в том, что 24 февраля 1994 г. он по телефону угрожал убийством судьям Петрозаводского городского народного суда Глушковой Г. Н. и Гашкиеву М. А., а также жене последнего — Гашкиевой З. А. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, рассмотрев дело по кассационным жалобам Ю. и его адвоката, приговор оставила без изменения, согласившись с квалификацией действий осужденного по ст. 176² и 207 УК РСФСР.

Коллегия обратила внимание на следующее.

Из имеющихся в деле материалов выясняется, что за совершение ряда преступлений Ю. 30 мая 1986 г. Ленинским районным народным судом г. Петрозаводска под председательством Глушковой Г. Н. был осужден к лишению свободы. Обвинение поддерживал прокурор Гашкиев М. А., впоследствии (и в тот момент, когда Ю. угрожал ему убийством) работавший народным судьей.

24 февраля 1994 г. Ю. неоднократно звонил по телефону Глушковой и Гашкиеву, высказывал обиду за несправедливое, по его мнению, осуждение в 1986 г. Он называл себя и разговаривал по телефону не только с судьями, но и с женой Гашкиева (Гашкиевой З. А.), также угрожая ей убийством.

Коллегия указала, что доводы осужденного и его адвоката о неправильной квалификации действий осужденного по ст.176² УК несостоятельны, так как народному судье Глушковой Ю. угрожал убийством в связи с постановленным под ее председательством приговором, т.е. в связи с осуществлением ею правосудия.

Действия Ю. в отношении Гашкиева и Гашкиевой обоснованно квалифицированы судом по ст. 207 УК[280]. Учитывая, что Ю. угрожал убийством неоднократно (ему был известен адрес Гашкиевых и другие сведения о них), суд пришел к правильному выводу о том, что они имели основания опасаться осуществления этих угроз.

Необоснованными признаны доводы, изложенные в кассационных жалобах, о недоказанности вины Ю[281].

Деятельность, направленную на решение задач правосудия, независимость судебной власти можно было бы рассматривать в качестве основного объекта рассматриваемого преступления, если бы состав последнего был сконструирован как модель принуждения к прекращению либо изменению соответствующей деятельности. Таким образом сформулирована, например, норма ст. 434-8 УК Франции, предусматривающая ответственность за угрозу и запугивание в отношении магистрата, присяжного либо другого лица, заседающего в судебных подразделениях, арбитра, переводчика, эксперта или адвоката одной из сторон с целью оказать влияние на их поведение при исполнении ими своих обязанностей[282]. То же можно сказать и о положениях, содержащихся в ч. 2-4 ст. 309 УК РФ, устанавливающих запрет принуждать свидетеля, потерпевшего, эксперта, специалиста и переводчика к нарушению обязанности содействовать правосудию в решении его задач. В статье же 296 УК нет указания как на обязательный признак состава преступления ни на содержание требований, предъявляемых угрожающим потерпевшему, ни на цель принудить последнего изменить свою деятельность[283].

Как и в преступлении, предусмотренном ст. 119 УК, механизм совершения рассматриваемого посягательства состоит в том, что виновный дает обещания, заверения совершить в отношении потерпевшего деяние определенного характера и эти обещания, заверения вызывают у потерпевшего беспокойство, тревогу за свою жизнь, здоровье, сохранность имущества. И здесь спокойствие выступает тем защищаемым благом, для охраны которого сконструирована уголовно-правовая норма, с той лишь разницей, что охраняемыми, во-первых, оказываются лишь определенные лица, а во-вторых, их безопасность выступает непременным условием выполнения ими своих служебных обязанностей или процессуальных функций. Сама же деятельность по выполнению задач правосудия является факультативным объектом преступления, несмотря на наличие связи между этой деятельностью и рассматриваемым посягательством.

Формулировка ст. 296 УК не исключает, к сожалению, применения названной статьи и в том случае, когда угроза вызвана неудовлетворенностью качеством выполняемой потерпевшим работы, поскольку законодатель даже не предъявляет к упоминаемой здесь деятельности требований законности (в отличие от ст. 295 УК). Такой законодательный подход представляется недостаточно продуманным и уже подвергался критике в юридической печати[284].

Он не оправдан, во-первых, потому, что таит в себе опасность ситуации, при которой непосредственный объект преступления, предусмотренного ст. 296 УК, будет восприниматься вне плоскости объекта преступлений, включенных в гл. 31 Уголовного кодекса. Ведь незаконная деятельность не имеет с правосудием ничего общего.