Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Как искусство английского политика рождало врагов Англии

Итак, Израиль – многовековая мечта мирового еврейства – был воссоздан на карте мира. За этими словами – десятилетия напряженной борьбы сионистов и их верного помощника, Уинстона Черчилля. Не следует думать, что эта борьба была легкой. У израильского проекта были серьезные враги, в первую очередь – теснимые на своих землях арабы. В их глазах Англия и англичане, стоявшие с 1920-х годов за спиной их смертельного и непримиримого врага, тоже стали такими же врагами. И даже еще более ненавистными, поскольку зачастую прикрывали свои действия лживо-лицемерными, показными заботами о подопечных арабах на подмандатной территории.

Надо признать, что эта ненависть арабов была навлечена на Англию и англичан позицией, высказываниями и действиями Черчилля как никого иного. Поскольку в правящем классе Великобритании были и другие политики, совсем иначе понимавшие цели и задачи своей страны на Ближнем Востоке.

В частности, предшественник Черчилля на посту премьер-министра Невилл Чемберлен, выступая на заседании комитета по делам Палестины британского правительства 20 апреля 1939 года, совершенно правильно подчеркивал (ввиду роста международной напряженности), что «для Великобритании было «делом колоссальной важности иметь мусульманский мир на нашей стороне». Чемберлен добавил: «Если мы должны задеть интересы одной из сторон, давайте заденем интересы евреев, а не арабов». В результате появилось принятое в мае 1939 года решение британского правительства, провозглашавшее новый курс, который должен был обеспечивать сохранение в Палестине постоянного арабского количественного большинства, в то время как евреи должны были оставаться меньшинством населения» (198–199).

Перед нами выразительный пример вполне античерчиллевского подхода к делу, поданный настоящим патриотом Англии и все правильно понимавшим, умным политиком Чемберленом, который хотел создать для своей страны колоссальную опору на Ближнем Востоке из многомиллионного арабского населения, располагавшего важнейшими и неиссякаемыми нефтяными ресурсами.

Этот курс, как мы помним, был поломан с приходом Черчилля в то же кресло премьера, после чего все козыри в ближневосточном регионе получили в свои руки военно-политические противники Великобритании – Италия и Германия. Не приходится удивляться, что, как пишет Гилберт, «подрывная пропаганда германских и итальянских фашистов настраивала арабов как против евреев Палестины, так и против англичан на Ближнем Востоке» (140). Ведь пуще всякой пропаганды эти настроения формировала сама черчиллевская Англия. И худшим из ее деяний, порождавшим рост розни и вражды между арабами и евреями, а также ненависти арабов к поддерживавшим евреев англичанам, было усиленное накачивание Палестины евреями со всего мира, производившееся по согласованию с сионистами, но по указаниям Черчилля.

Сам Черчилль со временем расскажет об этом беззаконии, чреватом бесчисленными жертвами, в удивительно ласковом и милом тоне: «Годы, в которые мы приняли обязанности управления подмандатной территорией, были самыми яркими, которые когда-либо знала Палестина, и они были полны надежды. Конечно, всегда существовали трения, потому что евреям позволили во многих случаях выйти далеко за пределы строгих рамок, установленных действовавшими на британской подмандатной территории положениями» (311). Он и никто другой сам же и «позволил» евреям это, но был, мягко говоря, нестрог по отношению к себе.

Оправдывая свои действия, Черчилль, уподобляясь марксистам-политэкономистам, не раз упирал на то, что деятельность евреев в Палестине ведет-де к экономическому подъему Палестины, к расцвету сельского хозяйства, электрификации, образованию рабочих мест и тому подобной прелести.

Немного надо было ума, чтобы понимать простую вещь: арабы хотели оставаться пусть дикими и бедными, но вольными хозяевами своих бесплодных пустынь, а вовсе не благополучными поденщиками на цветущих еврейских плантациях. Они отстаивали свой образ жизни, свою цивилизацию, не признавая западную систему за эталон. И готовы были умирать за это. И убивать. Не желая считаться с этой простейшей, но неотразимой правдой жизни, Черчилль обрек регион и связанную с ним в то время Англию на кровавую бойню, не имеющую ни конца, ни исхода. Видел ли он это? О, да! Ведь сам же и писал в статье «Палестина на перепутье» («Дейли телеграф» 20.10.1938): «До небывалых масштабов разросся кровавый конфликт между арабами и евреями, конец которому уже не просматривается» (181). Конечно, это не заставило его отступить. И кровавую кашу пришлось потом хлебать полной ложкой всем участникам конфликта.