Материалы, собранные исследователем В. В. Галиным, говорят о том, что фронтовые белые офицеры «чувствовали себя обреченными», почти все начальники частей заявили, что «с уходом союзников борьба на Севере становится бессмысленной и обречена на неудачу». По воспоминаниям главнокомандующего белых генерала Миллера, «в середине августа 1919 года… на совещании всех командиров полков Архангельского фронта было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры… и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства». А главнокомандующий Антанты генерал Э. Айронсайд вспоминает: «У нас не было столкновений с русскими в Архангельске, но до отъезда со мной произошел один неприятный случай. Выдающийся русский полковник, доблестно сражавшийся под началом союзников и хорошо мне знакомый, попросил разрешения встретиться со мной. Он был награжден британским орденом, которым очень гордился. И вот этот офицер вошел в мой кабинет и отдал мне честь. Затем он положил свой орден на стол, разделявший нас. За две минуты он высказал мне все, что думает о союзниках и их поведении. Потом снова отдал честь и вышел вон. Долго я сидел в полном молчании, глядя на отвергнутый орден, которым в свое время была отмечена беспримерная доблесть».
Черчилль уверяет читателя: «Решено было, что эвакуация будет совершаться под прикрытием внезапного наступления на неприятеля. Требовалось нанести ему такой чувствительный удар, чтобы пока ему удалось опомниться, на побережье не осталось бы ни одного британского солдата и ни одного лояльного русского, искавшего у нас защиты и приюта».
Однако дальнейший ход событий был поистине трагичен. Проведав, что англичане готовятся отбыть восвояси, части Красной армии перешли 4 сентября в атаку, заставив англичан ускорить приготовления к отъезду и уйти с передовых позиций, бросая тяжелую технику (они даже оказались вынуждены взорвать свои два боевых корабля-монитора). 27 сентября 1919 года последний английский корабль ушел из Архангельска. Как указывает «король Карелии» полковник Вудс, «последний британский солдат покинул Кемь 29 сентября, а Мурманск – 12 октября». Белые русские были оставлены на произвол судьбы.
«Полная безопасность была обеспечена всем русским – мужчинам, женщинам и детям, желавшим покинуть Север. Все же те, кто оставались и продолжали гражданскую войну, делали это исключительно по своей собственной воле», – заверяет нас Черчилль в своих мемуарах. Как бы не так!
Задержав наступление из-за ледостава, Красная армия уже в начале февраля 1920 года снова двинулась вперед и 21 февраля вошла в Архангельск. Узнав о взятии Архангельска, вооруженное восстание подняла подпольная группа в Мурманске и того же 21 февраля город перешел в руки большевиков. Оставшиеся белогвардейские части, всего около 10 тыс., оказались отрезаны от линий снабжения и от возможности морской эвакуации (англичанам удалось увезти не более 6.5 тыс. человек). 13 марта красная дивизия вступила в Мурманск. На этом организованное сопротивление белых на Севере окончилось, после чего сразу же началась кровавая расправа над побежденными, продолжавшаяся в течение всей весны и лета 1920 года. Одних только офицеров было уничтожено свыше 800 человек, не считая вообще «буржуев», среди которых жертв было на порядок более. К началу сентября Архангельск уже называли «городом мертвых», а Холмогоры – «усыпальницей русской молодежи»[360].
Той же осенью аналогичным образом завершилась белая эпопея и на Юге России (с белой Сибирью было покончено еще весной 1920 года, и Деникин был разгромлен примерно тогда же). Титаническими усилиями Врангеля и его Русской армии удалось отсрочить финал и спасти порядка 140 тысяч беженцев, включая солдат и офицеров. Но это был лишь эпизод общей агонии, а оставшихся в России ждал кошмар наяву. Далеко не все жаждавшие спасения смогли уехать. Вспоминает жена кавторанга Всеволода Дона: «На берегу стояли тысячи людей, умоляющих их взять. Многие бросались на колени с протянутыми руками… Залпы красных были слышны все яснее… В городе стоял невообразимый хаос»[361]. Черчилль подтверждает: «Не хватало судов и для половины охваченных паникой масс. Дикий неприятель с ликованием вскоре покончил с их последними отчаявшимися защитниками»[362].