Преступно счастливая

— Это у тебя, папа, на вечер убийства Марии Стрельцовой нет алиби! А у Богдана оно есть! И поэтому…

— Что ты несешь, дура?

Он не выдержал и ударил ее по руке. Как ему показалось — слегка. Но она ойкнула. Значит, получилось больно. Он не хотел! Честно, не хотел! Просто не рассчитал удара! В нем много силы! Господи, что он наделал?!

— Прости! Прости, милая!

Он хотел поймать ее пальчики и зацеловать, как в детстве, когда ей бывало больно. Тогда папины поцелуи помогали всегда. Теперь не помогли. Она не позволила. Она отскочила от него, как от прокаженного, и повторила:

— У Богдана, папа, есть алиби на вечер убийства, потому что я следила за ним в тот вечер. Я следила за ним каждый вечер после того дня, как мы с ним расстались. Просто ездила за ним следом и смотрела, смотрела, смотрела. Чем он занимается. Чем и кем живет. Так вот… В вечер убийства он не был у Марии Стрельцовой, понял!

Он молчал. Ему нечего было сказать. Он ждал.

— Он подъехал к ее дому, долго сидел в машине, но так из нее и не вышел. Он хотел позвонить ей, но не стал. Он не вышел из машины, папа. Он не вошел в ее подъезд и не пошел к ней. А вот ты…

И она запнулась. А его мир сделался мгновенно пустым и черным. В нем не осталось места ни для чего, и даже крохотного уголка в нем не было, чтобы спрятать там любовь к дочери.

— А что я?

Сячин сузил глаза, уставившись на девушку, стоявшую перед ним. Он не узнавал ее больше. Он не знал ее.

— А вот ты вошел к ней, папа. И я знаю, во сколько ты туда вошел, сколько там пробыл и во сколько вышел.

— И что ты этим хочешь сказать?

Бешеное сердце колотилось, кажется, во всем теле. Его невероятной силы толчки гоняли кровь по венам, мешали дышать, мешали смотреть, мешали думать.

— Что у тебя было достаточно времени, папа, чтобы от нее избавиться. От нее вместе с ее ребенком. У меня вопрос, папа…

Ему показалось или последнее слово она произнесла с издевкой?

— Спрашивай, — хрипло отозвался он и потер глаза ладонью, он будто ослеп.

— Это ты убил ее?..

Глава 19

— Послушайте, гражданка Вишнякова… — Следователь Минин глянул на заплаканную женщину с сочувствием. — Ну что вы все время плачете?

— Машу жалко… Так жалко…

Мила судорожно всхлипнула и с особой тщательностью потерла глаза платком. Чтобы были красными, чтобы один вид вызывал сочувствие.

— Она такая… Такая хорошая была! Господи, за что? Ну почему все так? Кому она могла помешать?

Баба ревела на стуле перед ним уже почти двадцать минут, и это его жутко нервировало. Он толком ее даже про расписку не сумел допросить, как она в рев кинулась. Но отрицать, что в долг брала у погибшей Стрельцовой, не стала. Ему теперь подробности, подробности нужны, а она ревет и ревет, что ты будешь делать?!

— Если вы не успокоитесь, я сейчас вызову врача, — пригрозил следователь Минин.

И она неожиданно затихла. Тщательно протерла платком лицо, глаза, глянула на себя в зеркало и со вздохом полезла в сумочку за пудреницей.

— Не надо врача. Я в порядке, — пробормотала Вишнякова, тщательно припудривая щеки, нос, подбородок. И тут же уточнила: — В относительном порядке. Извините меня… Извините, пожалуйста…

— Вот и славно.

Следователь еще раз просмотрел все, что успел записать с ее слов. Выходило не густо. А когда? Она же все время ревела!

— Итак, гражданка Вишнякова, давайте уточним…

— Давайте.

Мила щелкнула пудреницей, убрала ее в сумочку. Села прямо, коленочки свела, сумку на спинку стула повесила. Пальцы в замок и на колени.

— Вы не отрицаете, что брали у Стрельцовой в долг?

— А с какой стати мне отрицать? — изумленно воззрилась Мила на дурно выглядевшего следователя.

Тот выглядел так, будто спал на помойке неделю. Волосы сальные, взъерошенные. Китель в пятнах, измят. Воротник форменной рубашки грязный. Господи, найдет такой убийцу, как же! А и ладно! И слава богу, что не тот ведет следствие, которого по телевизору показывали.

«Вот кого надо бояться», — ткнул в телевизор пальцем ее Сережа, когда они смотрели репортаж.

«А чего его бояться-то? — не поняла она, поглаживая мужа по животу. — Нормальный мужик, спокойный».

«Он не спокойный, Мила. Он матерый! И глаза у него ледяные. Хорошо, что не он…»

Хорошо, что не он, запоздало подумала Мила, рассматривая неряшливого следователя Минина. Тот ее притворство со слезами вмиг раскусил бы. И точно не позволил бы двадцать минут сопливиться, мешая задавать вопросы. А этот морщился, а терпел.

— То есть это ваша расписка? — снова спросил Минин, показывая ей собственноручно ею написанную бумагу, которая теперь красовалась в пластиковой упаковке.

— Совершенно верно. Это моя расписка. Я в ней обязуюсь отдать Маше три тысячи долларов через год, — послушно кивнула Мила.