Претерпевшие до конца. Том 1

– Сомневаюсь, что мотив, который ты, может быть, разглядишь, сможет стать хорошим сюжетом для картины. Вернее, картина выйдет такой, что за неё тебе пришьют антисоветскую агитацию.

– Что ты меня всё стращаешь? Статью пришьют, к стенке поставят… Ну тебя к дьяволу, ей-Богу! Можно подумать, я сам не понимаю, что сейчас художникам руки связали. Попробуй от души писать, так мигом… Вон, и Нестеров кисть отложил. Куда теперь с его Христовыми невестами да попами… Махровая реакция-с! А я всё ж покачу с тобой, не взыщи.

– Как знаешь.

Не обрадовался Сергей попутчику, а, вот, Лида наоборот. Очень беспокоила её эта поездка дотоль, а тут вздохнула облегчённо – на Стёпу положиться можно, он и за себя постоит, и товарища в обиду не даст, надёжный человек. Хоть и не высказала этого жена напрямую, а Сергей точно знал – ровно так и подумала она. Это отчасти задело его: словно за младенца считает, которому нянька нужна…

В те дни как раз угораздило Сергея повздорить с женой. В последние годы изменилась она. Посуровела, стала жёстче, резче. Это естественно, конечно, учитывая то, что все постреволюционные годы Лида тащила на себе двойной груз: на ней был и дом, и работа. Вернее, работы, так как то и дело менялись они, либо же совмещались разом несколько. Разрывалась Лида, пытаясь всюду поспеть, изматывалась. Отсюда и раздражительность являлась. Понимал это Сергей, а всё же обидно было, когда в очередной раз она отмахивалась от него в ответ на какое-нибудь рассуждение, посматривала грозно, выговаривая, если он забыл о чём-то… Рушилось то безусловное понимание, какое было меж ними вначале, и от этого становилось одиноко и тяжело.

Ещё одним рубцом стала потеря третьего ребёнка, которого измученная и не имевшая возможности дать себе отдых Лида просто не смогла выносить. Долгое время после этого она казалась отчуждённой, отдалившейся, ушедшей в себя. Потом как будто оттаяла. Но однажды вечером в ответ на робкую его ласку отстранилась:

– Не надо, Серёжа. Пока… – и, помолчав, добавила с усилием: – Я перед тобой повиниться должна. Я ведь от ребёнка нашего избавиться думала…

Сергея словно током ударило при этих словах. Даже не нашёлся, что ответить, но жена продолжала:

– Я как подумала, что ещё один рот прибавится, как представила, что и так двое малышей на мне, и всё, всё… Отчаяние на меня нашло! Как, как, – думаю, – я справлюсь? Откуда возьму силы? И как ни размышляла, всё одно выходило у меня – не выдержать мне! Не нужен этот ребёнок теперь, не по силам он мне. Страшно сказать, я почти ненавидела его. И приходила мысль – избавиться… Только страх перед грехом эту мысль отгонял, а всё же приходила она. Вот, Господь, знать, и наказывает… Сам нашего кроху забрал от моей злости…

Сергей чувствовал себя раздавленным. Его жена так страдала, что допускала даже такие страшные мысли, а он не подозревал об этом. И ничего не сделал, чтобы помочь. Она думала, что должна работать, что на ней двое малышей. Так, точно его, Сергея, и не существовало вовсе.

– Забудь об этом и не смей себя винить. Это я один виноват во всём…

Лида заплакала, впервые за все годы их совместной жизни. И только в этот момент он понял, насколько она измучена.

После того разговора и принято было решение переехать из Посада в Москву, где Сергей поступил на службу в Наркомпрос, тяготясь ею, но понимая, что иного пути нет, надо хоть как-то устраивать жизнь, приспосабливаясь к новым реалиям.

Москва, однако же, не возвратила семейным отношениям того понимания, какое было прежде. Лида бегала по урокам, возилась с детьми, часто болевшими, у неё просто не доставало времени, чтобы, как некогда, вести долгие разговоры, вникать в душевные метания мужа… Сергей чувствовал себя обойденным. Научная карьера его окончилась, не начавшись, потому что нельзя продвинуться по стезе гуманитарной в государстве, идеология которого тебе враждебна. Счастливы математики! Счастливы естественники! Их дело не зависит или почти не зависит от идеологических течений, и востребованы они будут всегда. А историку, философу, писателю – куда идти? Его орудие труда не цифра, чуждая временам и идеям, а Слово. А что делать со Словом в стране, где оно запрещено? Молчать… Погрузиться в меланхолию и безнадёжность. Если, конечно, совесть твоя не дозволяет тебе променять Слово на Ложь…

Неудельность тяготила. А тут ещё и Лида отдалилась невольно… В собственном доме отдушины не было. Да где он – собственный дом? Это дом благодетеля Стёпы. В нём постоянно сменяют друг друга его шумливые гости из художнической братии. А если нет их, то являются суровые гости тестя – из Даниловского братства, с Маросейки, из Посада и Бог знает, откуда ещё. Целый религиозный кружок образовался. Их было интересно и полезно слушать, но и тут выходил Сергей получужим. Только что «зятем профессора Кромиади». А сам он где же? Своё – где же? Да и было ли оно у него?