– Это преступление? Известный писатель Дир, который знаком с самим Лениным, тоже – Аскольдов.
– А! Это батюшка товарища Замётова? Да-да, я в курсе. Но товарищ Дир пишет книжки, а ваш муж, Аглая Игнатьевна, уличён в том, что старается устраивать на работу различные неблагонадёжные элементы из бывших дворян и купцов.
– Я не знала об этом! – искренне удивилась Аглая.
– Тем не менее, это так. Несколько раз позволял себе критически высказываться о проводимой партией политике. А в восемнадцатом году, пользуясь положением, помог выбраться из города нескольким белобандитам-повстанцам. Этого вы тоже не знали?
– Мне даже поверить в это трудно…
– Тем не менее, Аглая Игнатьевна, тем не менее! – Воронов хлопнул себя по колену. – И что же мы с вами будем делать?
– Я вас не понимаю…
– А вы постарайтесь понять, – следователь ухмыльнулся, совсем как недавно Филька. Только злее и с неприкрытой издёвкой. – Смотрите, какой букет выходит в вашем семействе! Целая контрреволюционная ячейка! Как вы думаете, что будет со всеми вами, если я свою информацию всё-таки превращу в дело и дам ему ход? Ваш муж и ваш отец получат высшую меру. Вас, Аглая Игнатьевна, отправят в исправительный лагерь, начальству которого можно лишь позавидовать в этом случае… А девочка попадёт в приют. Как вам такой расклад?
От такого расклада в глазах стало черно. Покачнулась Аглая от навалившейся слабости. А Воронов ободрил:
– Погодите лишаться чувств, Аглая Игнатьевна. Я ведь не враг вам. Я же сказал уже, что интерес мой к вам не профессиональный. А факты – это так. В сущности, мне нет никакого дела, скольким нашим врагам помог ваш муж, и скольких наших людей побила банда вашего отца. Мой интерес – вы. Я не встречал женщин, вам подобных. Но мне, видите ли, недосуг заниматься пустыми ухаживаниями, расточением комплиментов и прочей чепухой. Поэтому приходится подходить к делу… – следователь усмехнулся, – прозаически, – он взглянул на часы. – Ба! Уже совсем поздно! Я полагаю, Аглая Игнатьевна, вы не будете против, если я у вас заночую?
В ответе он не сомневался ни секунды. Должно быть, не раз точно так же приходил и к другим, пользуясь вседозволенностью собственного положения. А что же другие? Порядочные? Честные? Нашлась ли хоть одна, устоявшая перед угрозой дорогим людям?
Он ушёл на рассвете, как тать. А Аглая долго лежала, глядя перед собой и видя лишь одно лицо – лицо Родиона. Слёзы катились по щекам, а в душе было пусто, точно её вдруг не стало. И всё тело было словно чужим. Но, вот, заплакала Нюточка, и отлетело тяжёлое марево…
Жизнь с той поры сделалась ещё мучительнее. Воронов не забывал проложенной дороги и время от времени навещал Аглаю. Найдёт, как тать, и исчезнет… Этот, пожалуй, куда страшнее Замётова изверг. Тем хоть страсть владела. Дикая, варварская, но всё-таки любовь. А этот… Машина, удовлетворяющая похоть по праву начальства…
Так продолжалось полгода, пока однажды Замётов не вернулся из командировки до срока. Его лицо, когда он вошёл в комнату, было страшно. Аля подумала, что он непременно убьёт или её, или Воронова. Но изверг стоял, не шевелясь, не произнося ни слова. Воронов же оставался невозмутим. Он сидел на постели, едва прикрытый, и курил папиросу, стряхивая пепел на пол. При этом неотрывно смотрел на Замётова.
– Пойдите вон, – отрывисто проронил тот, швырнув следователю его одежду.
– Обождите минуту, я, видите ли, не привык бросать недокуренных папирос, – нахально ответил Воронов.
Он докурил, спокойно, нарочито неспешно оделся и вышел, с усмешкой взглянув на изверга:
– Советую вам, товарищ Замётов, не принимать открывшееся обстоятельство близко к сердцу. Женщина давно перестала быть собственностью одного мужчины. К тому же не думаю, что вы хотите быть в дурных отношениях с нашим ведомством. Это, уверяю вас, неполезно для здоровья.
– Убирайтесь отсюда немедленно, – прохрипел Замётов.
Аглая уже успела успокоиться. Она сидела, натянув на себя одеяло, и тускло смотрела на изверга. Тот подошёл вплотную, потянул к ней дрожащую руку, но прежде, чем он успел что-либо сказать или сделать, Аля спросила:
– Замётов, это правда, что ты помог бежать повстанцам в восемнадцатом году?
Изверг вздрогнул и отстранил руку.
– А что «бывшим людям» помогаешь устроиться на работу – правда?
Замётов бессильно опустился на кровать, закрыл лицо руками и глухо, как зверь, застонал. Впервые Аглае стало жаль его…
– Почему ты никогда мне не говорил об этом, Замётов? Возможно, я относилась бы к тебе тогда не так дурно…
– Как будто мы с тобой хоть раз говорили по-человечески…
– Да, ты прав. Но я не могу… Я пыталась, правда. Но не могу.
– А с ним?
– Он угрожал отцу. И тебе… И мне с Нюточкой. Тебя не было, чтобы меня защитить. Что будем делать теперь? Жить втроём? Или, может, убьёшь меня?
– Убью… Когда-нибудь непременно убью… А ты дура, Аля. Вам с этим гадёнышем надо было меня в расход пустить и миловаться спокойно. Он ведь должностью побольше меня будет! И сам вон каков из себя орёл! Как это ты его не окрутила?!
– А мне едино, который изверг измываться надо мной станет! – зло крикнула Аглая.