Он хотел увидеть в её глазах испуг и мольбу, хотел, чтобы она заплакала, но на лице Али не отражалось никаких чувств, и он отпустил её, отшвырнув от себя с такой силой, что она упала на пол.
Поднявшись, Аглая ответила:
– Я знаю, что живу подлой жизнью. Что я тварь. Но, – вспыхнули гневом глаза, – не тебе меня попрекать этим! Это ты меня тварью сделал, а теперь пожинаешь плоды своего преступления! Ты не смеешь говорить мне о достоинстве! Ты! У тебя была возможность поступить достойно, изгладить хоть отчасти давнишнее. Ты мог бы помогать нам с Нюточкой, ничего не требуя взамен. Но ты не способен помогать просто так! Ты говоришь, что я ненавижу и презираю тебя. Да, это правда! Но как же ты, зная это, приходишь ко мне всякую ночь? Не противно ли?
– Замолчи! Замолчи сию секунду! – взвыл Замётов.
Но она уже не могла остановиться, распалённая разбуженной в душе ненавистью:
– Ты ведь слышал сегодня мой разговор с Серёжей? Слышал! Я вижу, что слышал! Вот, теперь ты всё знаешь. Что же не гонишь меня? Прибьёшь опять, а затем ночью, как побитый пёс, приползёшь?
Александр Порфирьевич согнулся в три погибели, чувствуя острую, пронизывающую насквозь боль где-то под ребрами, закашлялся, поднёс платок к губам – из горла шла кровь.
– Воды…
Аглая быстро наполнила стакан и протянула ему. Замётов сделал несколько глотков, страдальчески посмотрел на неё:
– Чего ты хочешь от меня? Я же делаю для вас обеих всё… Лучше бы мне сдохнуть…
Она утихла немного, села рядом, вздохнула:
– Ничего ты не можешь сделать, Замётов. Я должна была бы уйти от тебя, куда глаза глядят. Ты должен был бы меня выгнать… И оба мы не можем сделать того, что должны. Мы оба лишены достоинства, оба черны и ничтожны… Но я свой путь не выбирала. Меня швырнули на него. Ты швырнул… Впрочем, сейчас это уже неважно. Во мне не осталось почти ничего живого, чистого. Моя душа мертва… Ты говоришь, что я украла твою душу, но ты же мою – убил. Так что мы в расчёте, Замётов. Но хоть я и тварь, и нет мне прощенья, а Нюту я воспитаю другой, её жизнь другой будет. Это единственная моя цель. И я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило. С тобой или без тебя.
В это время детский кулачок требовательно забарабанил в дверь. Аглая поспешно открыла. Анюта восторженно пронеслась через комнату, подбежала к окну и, забравшись на стул, воскликнула:
– Дядя Саша, мама, смотрите! Кассиопея!
Александр Прохорович повернул голову к окну, с тоской посмотрел на усыпанное звёздами небо:
– Нет, Аня, это Возничий, а не Кассиопея. Видишь, на него указывает ковш Большой Медведицы? И яркая звезда горит?
– Вижу!
– Эта звезда называется Капеллой…
– Капелла… – заворожено протянула девочка, неотрывно глядя на небо. – Какая она красивая и одинокая…
– Да, она очень одинокая, – согласился Замётов, пряча окровавленный платок. Он безнадёжно понимал, что не сможет выгнать из дома ни эту женщину, истерзавшую его душу, ни девочку, дочь своего счастливого соперника. А, значит, ад будет продолжаться и дальше…
– А там что за звёздочка?
Он до сих пор помнил названия всех звёзд и созвездий, страстно изучаемых когда-то, манивших своей недосягаемостью и тайной. Правда, давным-давно угасла и эта страсть, и редко-редко обращались глаза к небу. А эта девочка вдруг с таким живым любопытством потянулась к нему. И Александр Порфирьевич стал негромко рассказывать ей о звёздах. Может быть, это единственное хорошее, что ещё способен он дать ей, оставив по себе добрую память…
Глава 12. Прощание с Родиной
Ещё пять дней назад гремел бой под Монастырищем. Последний бой этой войны! В сущности, он уже не нужен был, как и все бои последнего периода. Но требовалось затянуть время, чтобы успели покинуть Приморье семьи, беженцы, раненые. Не предполагало командование, что их окажется столь много. Рассчитывали, что половина непременно останется. Но оставаться никто не хотел. Как могли остаться те, кто прошёл с армией крестный путь от Урала до Владивостока? Выжившие в Щёгловской тайге и на Кане, перешедшие Байкал, потерявшие всё самое дорогое и дотянувшие до последнего клочка русской земли… Как могли остаться они под властью большевиков, от которых бежали три года?.. Они уходили все. Белая Россия покидала Россию красную, не-Россию, анти-Россию… Одни пешком переходили границу с Китаем, другие покидали Владивосток на кораблях. Своих плавсредств, как водится, оказалось мало, и нервничало командование, прося помощи у японцев. А те, в свою очередь, ждали приказа своего начальства. А оно медлило. Всё же японцы были единственными рыцарями из всей союзнической сволочи. Поняв, что дело может кончиться катастрофой, они не стали ждать распоряжений сверху, а просто на свою ответственность послали корабли на помощь и вывезли людей.
После поражения под Монастырищем артиллерийская колонна отступила и, более не сопротивляясь, к восемнадцатому октября дошла до села Пеняжена, расположенного недалеко от места впадения реки Суйфун в Амурский залив. Здесь командир зачитал приказ главнокомандующего генерала Дитерихса: