Проценко била дрожь. Одежда на нём была изорвана так, что в прорехе у лопатки видно было испещрённое ссадинами тело. «Мальчишка! – подумалось Родиону. – Совсем мальчишка… Сколько ему? Небось, и двадцати нет. Шея, как у цыплёнка, тоненькая, один кадык острым бугром торчит…» Юношу стало жаль. Расклеился он от усталости и холода. Вот, и икал уже не то от обморожения, не то от всхлипов, которые душили его.
– Полноте, мичман… Не время унывать. Мы первый день на свободе!
– Владимира Николаевича жалко…
В самом деле, жаль Колымагина. Погиб героем…
– Довольно, – Родион понял, что жалостью лишь ещё более размягчит Проценко. – Потрудитесь встать и следовать за мной. Здесь, на суше, я, как старший по званию, принимаю командование на себя. Если вы не хотите вернуться на остров, поднимайтесь и идёмте. Иначе я уйду один. Вы поняли приказ, мичман? Он касается и вас, Глебов.
Они всё-таки пошли за ним. Побрели в лес, оказавшись в котором, Аскольдов, с детства отлично ориентировавшийся в нём, определил, куда следует идти, чтобы пробраться на запад, к финляндской границе…
Беглецы шли медленно, изнемогая от усталости и голода. Однако, зоркий взгляд Родиона всё же заметил следы на болотистой лесной тропинке: форменные сапоги и собачьи лапы. Это – ГПУ. Погоня.
С тропинки пришлось уйти в сторону, пробираться по бездорожью. Внезапно впереди показалась одинокая ферма. Проценко встрепенулся:
– Родион Николаевич, смотрите! Может, удастся добыть там что-нибудь съестное?
– Подождите, мичман. Откуда вы знаете, что там нет ГПУ?
– Разве вы видите здесь хоть какие-нибудь следы?
– Не вижу, – согласился Аскольдов. – Но на рожон лезть не хочу. Обождём, не выйдет ли кто оттуда.
– Обождём, – хмыкнул Глебов, со страдальческим видом дуя на израненные ноги. – Обождём, пока нас здесь застукают? Или пока сами окоченеем? И, чёрт возьми, я не могу больше идти по лесу без обуток!
– Посмотрите, – вновь стал уговаривать Проценко, – никаких следов, никаких признаков жизни! По-моему, эта ферма просто пуста! Но какие-нибудь вещи или еда там могут сыскаться. Наконец, нам необходимо, наконец, согреться! А там мы сможем развести огонь!
– Что ж, поступайте, как знаете, – махнул рукой Аскольдов. – Но я остаюсь при своём мнении, так что, если хотите, идите вперёд и разведайте обстановку. А я буду ждать здесь.
И они пошли… Почти побежали в надежде найти тепло и пищу. Но нашли совсем иное… Родион видел, как Проценко и Глебов осторожно подошли к ферме, как сперва постучали, а затем вошли в незапертую дверь. А после раздались выстрелы. Подозрения Аскольдова оправдались: в доме располагался штаб ГПУ…
На миг Родион вскочил с порывистым желанием броситься на выручку товарищам, но тотчас остановился. Чем он мог помочь им, даже не имея оружия? Проклиная себя за то, что не запретил двум отчаянным идти на ферму, Аскольдов поспешно устремился прочь, в лес. У ГПУ есть собаки, и их непременно пустят по следу, и тогда настигнут и его.
Неподалёку протекала небольшая речушка, и Родион, не задумываясь, бросился в неё, перебрался на другой берег, чтобы собаки потеряли след. Он едва дышал, но не смел остановиться. Ему чудилась погоня, которая вот-вот настигнет его.
Наконец, с наступлением темноты, окончательно выбившись из сил, Аскольдов спустился в небольшую ложбину и всё-таки отважился развести костёр. Свой коробок со спичками он старательно обернул в непромокаемый пакет, и они уцелели. Безумно хотелось есть. За весь день он съел лишь пару сырых грибов и ягод, попавшихся по дороге. Но еды не было, и Родион провалился в граничащий с бесчувствием сон, не ведая, суждено ли ему проснуться самому, или быть разбуженным лаем собак и грубым окриком чекиста…
Глава 8. Отпущение грехов
Он давно не приходил в её сны. Словно забыл, канув в неведомое, оборвав последнюю призрачную связь. И вдруг пришёл. И это был один из самых страшных снов в её жизни. Она видела лишь темноту и его, бегущего, преследуемого стаей волков. Вот, он падает, и они уже совсем-совсем близко, щерят клыки и готовы растерзать его. Он выкликает её имя, зовёт её, а она не может броситься ему на помощь, точно стальными тросами связана, точно придавлена гранитной плитой.
Аглая резко села, отбросив с себя одеяло, чувствуя, что сорочка, в которой она спала, стала мокрой от пота. Перед глазами всё ещё бредово метались обрывки увиденного кошмара. К чему бы такой сон? И что – с
Аглая тихонько поднялась и прошла в детскую, бесшумно затеплила лампаду и, сев возле спящей Нюточки, задумалась. Она никак не могла привыкнуть к новому жилищу, к этой квартире, к Москве, куда изверга перевели на новую должность…
А ещё трудно было привыкнуть к тому, что этот человек теперь её законный и даже венчанный муж.