– Мы не в Глинском, чтобы мне тебе приказы отдавать, – заметила Марья Евграфовна, но придвинула стул и села.
Она не изменилась почти, словно не живой человек, а восковая фигура была. Та же «монашка»… Тёмный убрус обрамляет бледное, худощавое лицо, долгая, тёмная юбка краем касается земли, отчего край этот истрепан, как и рукава её жакета, на руке маленькие чётки, которые она не устаёт перебирать.
– Скажи… – Марья Евграфовна не без труда подбирала слова, – зачем ты это сделала?..
– Той ночью мы спаслись чудом, я думала, вы погибли… – прошептала Аля.
– Лжёшь, – тихо, но твёрдо сказала «монашка». – Тогда ты могла так думать, но не позже. Ты ведь поддерживала связь с братом. Разве он ничего не писал тебе о нас?
Аглая опустила голову, не имея мочи врать.
– Писал, – ответила за неё Марья Евграфовна. – И как же ты могла всё это время скрывать от нас девочку? Всё это время мы молились о ней, как об усопшей…
– Вы могли бы узнать её судьбу, если б захотели!
– Я писала тебе однажды, спрашивая, что стало с Аней. Разве нет? Но ты мне не ответила. Я подумала, что тебе больно вспоминать, и не стала тревожить…
– Не стали тревожить? А не важно ли вам было узнать, где погребена девочка, если вы молились за упокой её души? Но вы ограничились одним письмом! Потому что вам не было дела до Нюточки… У вас у всех были более важные заботы, чем она, – Аглая всхлипнула, всё больше поддаваясь раздражению и привычно переходя в нападение. – А я растила её! Я отдавала ей всю себя! Меня она считает родной матерью!
– Я благодарна тебе, Аля, что ты спасла Аню, что заботилась о ней, но зачем было скрывать? – спросила Марья Евграфовна. – Ты, возможно, права, упрекая меня… Нужно было проявить больше настойчивости, а я была занята иным…
– Вы просто не любили Нюту так, как я! Поэтому и не искали и легко примирились, что её нет…
– Не говори о том, чего не можешь знать, – сухо оборвала «монашка». – Я ведь не осуждаю тебя, а лишь хочу понять причину твоего поступка. Зачем ты лишила Аню её семьи? Семьи Роди?
– Я боялась, что вы заберёте её у меня, – призналась Аля. – А у меня больше ничего не осталось на свете, кроме неё.
– Мне кажется, я никогда не была к тебе жестока, не делала тебе зла… Наоборот, старалась помогать. Почему ты решила, что я буду столь недобра, что разлучу тебя с Аней? Что не смогу понять твоих чувств? – Марья Евграфовна сплеснула руками. – Твой брат, ты – вы были для нас родными людьми! Почему ты просто не пришла ко мне и не объяснила всего? Неужели девочке было бы плохо, если бы кроме тебя у неё были ещё и все мы?..
Аглая готова была провалиться сквозь землю от этих вопросов. Она упала на колени и, рыдая, стала целовать руки «монашки»:
– Барышня, голубушка моя, простите меня! Я дрянь, я подол ваш целовать не достойна… Затмение нашло! Запуталась я! Простите! Не забирайте Нюточку!
– Бог с тобой! – в точности как когда-то Серёжа испугалась Марья Евграфовна. Встала резко и подняла за собой Аглаю: – Я не святая, чтобы мне руки целовать и на колени предо мной становиться… И не бойся, никто не заберёт у тебя девочку. Алексея Васильевича отправили в ссылку. Я с младшими детьми еду следом. Так что можешь успокоиться…
Аля подняла заплаканное лицо, отрезвляясь:
– Алексей Васильевич арестован?.. – спросила с испугом. – Но за что? Как?
– За что в наше время арестовывают? – пожала плечами Марья Евграфовна. – Слава Богу, нам повезло. Всего лишь высылка в Пермь… Пермь – неплохой город. Там вполне можно жить.
– Когда вы уезжаете?
– Через три дня. Послушай же… Я ведь именно поэтому пришла к тебе. Серёжа дал твой адрес… Мы все уезжаем в Пермь, а Миша остаётся в Москве. Его уже арестовывали, но отпустили. А теперь хотят выгнать из института из-за отца… И, наверное, выгонят. Он способный мальчик. Прекрасно разбирается в физике, математике, геометрии. Ему нужно хоть какое-то место, понимаешь? Чтобы он мог прожить без нашей помощи. Вот, я к тебе просительницей пришла, Аля. За крестника своего… Может быть, твой муж поможет ему где-нибудь устроиться?
– Марья Евграфовна, да я для вас с Алексеем Васильевичем что угодно сделаю! – горячо воскликнула Аглая. – Я сегодня же с Замётовым поговорю… Он поможет! Не сомневайтесь! Но, может, нужно что-то ещё? Для Алексея Васильевича? Вещи? Деньги?
– Спасибо, Аля, ничего не нужно. Об одном тебя прошу: береги Аню. Хотя об этом, я думаю, просить и не нужно… И ещё. Будь добра, хотя бы иногда писать мне о ней. И пришли её карточку… Я отпишу тебе, когда приеду в Пермь. Девочка взрослеет, ей нужно воспитание. Может быть, наши с Алексеем Васильевичем советы иногда будут тебе полезны.
– Я обязательно буду писать вам, – пообещала Аглая. – И подробно. Простите меня за мою глупость… Я очень виновата, я знаю…
– Бог простит. И ты прости меня, если что не так…
– От Родиона Николаевича не слышно ли что? – отважилась спросить Аля уже на пороге.
Марья Евграфовна отрицательно качнула головой:
– Ты не забыла его?
– И никогда не забуду, – ответила Аглая. – По-настоящему, кроме него у меня никого не было, нет и не будет… Он единственный.