Претерпевшие до конца. Том 1

– А вы, дорогая Лидочка, – Новосёлов снова обратился к Лидии, – не сомневайтесь в выборе пути! И вы, юноша, – перевёл он взгляд на Мишу, смотрящего на него и отца Валентина с благоговением, – тоже! Нас будут клеймить раскольниками и отщепенцами, проклинать, запрещать. Но это всё ничто! Преподобный Феодор Студит много веков назад уже ответил за нас нашим обличителям, – Михаил Александрович говорил ласково, но твёрдо, словно давая последний завет-наставление перед разлукой, после которой мало надежд на новую встречу. То же самое говорил дочери и сам Кромиади, но она всё ещё колебалась, и теперь Аристарх Платонович надеялся, что слова дяденьки убедят её. А тот оседлал любимого конька и цитировал своим слушателями преподобного Феодора. Некогда Кромиади сам бы мог приводить эти изречения, но теперь терялось всё в слабнущей памяти и знаемое прежде ныне звучало из чужих уст откровением: – «Мы не отщепенцы, святая глава, от Церкви Божией, да не случится этого с нами никогда. Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православны и питомцы кафолической Церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как и изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а наполовину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. Так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним и с теми, которые заведомо служат вместе с ним, пока не прекратится соблазн (то есть до покаяния митрополита Сергия)»… Мы «составляем одно тело с нею (Святой Церковью) и вскормлены божественными догматами и правилами ее, и постановления стараемся соблюдать… Мы писали и к самому Архиерею (то есть что если прекратится соблазн)… то мы тотчас войдем в общение с ним… Поэтому знай, что у нас не отделение от Церкви, а защищение истины и оправдание божественных законов».

Глава 3. Никита

Зимы в этом году бывший капитан Громушкин не увидел. Лишь белый отсвет её сквозь тюремное окно. Обитателей рабочего коридора выгоняли на двор чистить снег. Не Бог весть какое привычное занятие для интеллигентного человека, но в тюрьме – не повинность, а подарок! На свежем воздухе лопатой или метлой помахать, размять требующие движения мышцы – куда как хорошо было бы!

Но Никита ещё не входил в число обитателей коридора, а был подследственным, которого сперва испытывали одиночкой, а потом всё-таки переместили в общую, к людям…

Первое время всего более волновало Никиту, знают ли они о Ярославле?.. Расстрелянный пятью годами раньше Перхуров никогда бы не назвал имён своих соратников. Но ведь были и другие, о судьбе которых ничего неизвестно. Что если они?..

Если о Ярославле ГПУ не знает, то есть надежда. Царский офицер, выходец из купеческого сословия – это, конечно, худо, но на серьёзную кару не тянет. Всё же не восемнадцатый год. «Минус шесть»³⁵ – максимум. Но если дознаются о Ярославле… Тогда шабаш, минимум червонец лагерей неминуем. А каково придётся семье!

На допросах Никита взвешивал каждое слово, опасаясь хоть чем-то выдать себя и стараясь понять причину ареста, которая так и не была ему названа. Следователь расспрашивал его о знакомых, в частности, о Георгии Осоргине, арестованном ещё два года назад и содержавшемся в рабочем коридоре. Между прочим, осведомился о некоем отце Вениамине из Ленинграда, давно ли знакомы. Тут-то и ёкнуло сердце, и влёт нужно было сообразить, что отвечать, чтобы не выдать бывшего командира. Соврал, что прежде вообще не знал его, но однажды пустил на ночлег по просьбе добрых друзей семьи. Говорил, а у самого кололо в груди: ведь про «друзей семьи» тоже бы не надо?.. Хотя старик Кромиади и без этого «показания» личность в ГПУ известная, и на фоне других его «заслуг» просьба приютить некого священника не может играть большой роли. Мало ли таких священников находит приют под его собственной крышей! А вот о прежнем знакомстве с отцом Вениамином никак нельзя говорить. Если отец Вениамин может получить максимум срок на Соловках, то полковник Арсентьев будет немедленно отправлен в расход.

Личность Вениамина, видимо, сильно занимала ГПУ. И Никита стал подозревать, что именно связь со старым боевым товарищем стоила ему свободы. Так или иначе, но о Ярославле ГПУ, судя по всему, не знало, и это отчасти успокаивало.

Внушало надежду и то, что Варя, надо полагать, не сидела сложа руки, а добивалась освобождения мужа. Через Пешкову, своего дядюшку – приятеля Горького, через сестру и её… Однако же, не в этом ли причина? Не в шурине ли всё дело? Ходили же упорные слухи, что он работает не только на военное ведомство, но и на ГПУ. И даже Варя верила им и старалась меньше общаться с сестрой. Как раз принесла его нелёгкая, помнится, в тот день, когда полковник остановился у них… Стало быть, донёс? Очень может быть.