Превратности культуры

«Наша эпоха, таким образом, стоит перед лицом тревожного факта: два больших завоевания культуры, о которых как раз и шла тут речь, – всеобщее образование и современная гласность – вместо того, чтобы неуклонно поднимать культурный уровень, напротив, несут в своём развитии определённые симптомы вырождения и упадка”.

С мнением философа нельзя не согласиться, но тут многое зависит от того, как распределены приоритеты в деятельности правительства страны – если власть предержащие озабочены лишь послушанием поднадзорного населения, тогда дела наши плохи. Если же культурный уровень начальства недостаточен, чтобы находить оптимальные решения в сфере образования и культуры, тогда надежда остаётся, но для этого следует подобрать толковых людей, способных провести необходимые реформы. Вот с этим и возникают проблемы, чему свидетельством пертурбации в сфере образования, конца которым до сих пор не видно.

Всё начиналось со слов министра образования и науки Андрея Фурсенко:

«Мы неожиданно для себя и для всего мира вступили на арену жёсткого геополитического соревнования. Россию уже все похоронили. А мы опять на этой арене, где нас никто не ждёт. У нас нет времени – 10-15-ти лет на то, чтобы изменить систему высшего образования плавно, эволюционным путём».

В чём же состоял смысл нововведений Фурсенко? Во-первых, это унификация системы образования с тем, что есть в Европе – речь идёт о бакалаврах и магистрах, которых в России прежде не было. Цель вроде бы благая – появится надежда, что дипломы выпускников российских вузов будут котироваться на Западе. Однако есть пример – выпускников МФТИ в прежние, дореформенные времена, с удовольствие принимали на работу и в Европе, и даже в США. Так что дело не в мантиях и шапочках, а в качестве образования.

В качестве аргумента в пользу проведения реформы высказывалось следующее соображение:

«Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других».

Фурсенко настаивал на своём, заявляя, что не каждый выпускник школы способен сразу найти свой интерес, но поработав на производстве после окончания бакалавриата, он сможет сориентироваться и тогда прийти в магистратуру. Однако, если к этому прибавить годы службы в армии, то по прошествии нескольких лет даже талантливому абитуриенту будет очень сложно выдержать экзамены.

Ещё одним коньком нового министра стал пресловутый ЕГЭ. Возникло подозрение, что скоро мамы начнут пугать им своих детей: «Смотри, вот придёт ЕГЭ!» Поначалу, это «пугало» преподносилось как элемент модернизации страны. Анализировать знания школьников и ставить им оценки отныне будет компьютер, а не учитель, склонный принимать решение в зависимости от состояния кошелька родителей. Чего здесь было больше – наивности или глупости? Скорее всего, превалировало желание во что бы то ни стало провести ещё одну реформу. Но ученики и учителя оказались куда изобретательнее рядовых чиновников, готовивших нововведение. Школьники пользовались на экзамене шпаргалками, подсказками учителей, получали советы по мобильным телефонам, а самые «продвинутые» каким-то образом заранее узнавали правильные ответы на вопросы, которые задавал компьютер. Однако и реформаторы упорно не сдавались – аудитории, где проходили экзамены, стали оборудовать видеокамерами, кое-где применили «глушилки» для мобильной связи. Следующим этапом, скорее всего, станет экранирование помещений от проникновения электромагнитных волн, несущих двоечникам чудесное спасение в виде верного ответа на вопрос ЕГЭ. И верно, нельзя экономить деньги, когда речь идёт о будущем детей.

Экономией бюджетных средств было продиктовано и желание Фурсенко перевести деятельность институтов Российской академии наук (РАН) на коммерческую основу. Если речь идёт о целевом финансировании исследований, то против этого трудно возразить. В советское время, по моим субъективным ощущениям, две трети научных работников Академии наук занимались «удовлетворением собственного любопытства за счёт бюджета государства», плодили никому не нужные научные статьи и на их основе защищали диссертации. Какое-то время и меня увлекала эта интересная игра. Исследования, которыми я занимался в составе коллектива небольшой научной школы, не имели никакого практического выхода, однако эта деятельность оправдывалась тем, что мы якобы служим делу воспитания научных кадров. И оставалась надежда, что когда-нибудь эти самые кадры сделают научные открытия, которые обеспечат нашему народу процветание. После защиты кандидатской диссертации я ушёл в НИИ, а бывшие коллеги продолжили своё неискоренимое подвижничество, и некоторые из них после получения степени доктора наук нашли себе тёплое местечко в Европе или в США. Что же касается реформы РАН, то во времена Фурсенко эта идея ещё только созревала в умах потенциальных реформаторов, ну а потом чего только не пробовали, но оптимального решения так и не нашли.