Превратности судьбы

– В отличие от тебя, Эстер, меня не волнует правовое содержание бутылки. Положим, бренди и в самом деле юридически более точное название российских и армянских коньяков. Но нас отвращает это слово, оно для нас «несъедобно», потому что все мы снобы, – я продолжал говорить, не обращая внимания на Катрин, которая смотрела на меня с явным намёком на то, что надо бы остановиться. – Кстати, изрядная доля снобизма ощущается и в нашем отношении к Западу. Мы преклоняемся перед ним, потому что это модно, это якобы признак культуры и прогрессивного мышления. Тот самый ярлык, из тех, о которых пел когда-то Окуджава.

– По-моему, было бы странно не преклоняться перед успехами европейских стран, – возразил Пьер, проигнорировав мой пассаж по поводу русского снобизма. – И причины тут слишком очевидны. Потому что в Европе – Штольцы, а у вас-то, в основном – Обломовы.

– Мне говорили, будто Штольц в итоге плохо кончил. Обанкротился и с горя застрелился. А Обломов, лёжа на диване, придумал теорию относительности раньше Эйнштейна, даже раньше Лоренца. Но просто лень было об этом миру сообщать. Толку-то… – с улыбкой парировал я.

– Браво, браво! – захлопала в ладоши Эстер.

– Смешно… – усмехнулся Пьер, – Но если копнуть чуточку поглубже, то выяснится, что причина успехов Запада даже не в избытке инициативных, энергичных Штольцев, а в том, что рабское сознание у европейцев начисто отсутствует.

– Было бы интересно узнать, где оно «присутствует». И не забудь про доказательства. А то будет, как всегда…

– Ну, что ж, изволь. В Европе не было семидесяти лет советской власти. В России же самыми недостойными, тоталитарными методами внедряли в сознание и в подкорку психологию рабов.

– В Германии второй половины 30-х тоже был тоталитарный режим. Однако большинство немцев приветствовало Гитлера, потому что он дал работу, обещал новые земли на Востоке… – я замолчал, ожидая ответной реакции. Но, так и не дождавшись возражений, продолжал: – Выходит, что тоталитаризм – это такой же обман, как твоя хвалёная демократия. Только одно послаще, а другое, как редька, горькое, но тоже вполне съедобно в определённом сочетании.

– А куда в таком случае жертвы репрессий отнесёшь? Спишешь, как естественную убыль?

– Ой, вот только этого не надо! А то я припомню тебе колониальные войны, Вьетнам, то, что вы творили в Африке…

– Ну, и зануда ты! И как только тебя терпит Катрин?

Свидетелю этого спора могло бы показаться, что тут сошлись непримиримые противники, готовые отстаивать свои идеи до конца. И вот на каждый аргумент найдётся своё опровержение, факту противопоставят факт, могут даже уличить кое-кого в подделке документов. Но ведь так может продолжаться бесконечно!

– Вы не удивляйтесь, Катрин, – пояснила Эстер. – Это у них каждый раз после хорошей выпивки.

Пьер рассмеялся. Мы понимали, что этот спор всё равно ни к чему не приведёт, что никогда не найдёт своего решения. Да и не нужно, нам и без того было хорошо.

– Так кто же прав?

Катрин слишком уж серьёзно всё восприняла. Что с ней поделаешь, в её годы и я надеялся найти ответ на все вопросы.

– Прав тот, у кого больше прав, – немного коверкая русские слова, сказал Пьер. – Пойду на правах хозяина приготовлю кофе.

Мы разошлись по своим апартаментам далеко за полночь.

Глава 27. Искушение

Уже засыпая, я всё никак не мог забыть наш с Пьером спор. Будь на моём месте и в самом деле ярый сталинист, наверное, всё могло бы закончиться даже зверским мордобоем. Зачем нужны какие-то слова, если идейные противоречия можно разрешить, не напрягая ум в намерении найти убедительные аргументы? Проблема в том, что, устранив всех оппонентов, рискуешь остаться в полном одиночестве. Ну, если не совсем один, то уж наверняка в таком невнятном окружении, где даже слова некому сказать и где в ответ на твой вопрос будет зачитан текст речи на недавнем пленуме… Нет уж, предпочитаю напиться вдрызг в компании с идеологическим врагом, чем мучиться в окружении соратников.

Не стоит удивляться, что на следующее утро я очень поздно встал. Катрин не было ни в спальне, ни в гостиной. Я принял душ, кое-как добрался до здешней трапезной, но завтракать не стал, только выпил чаю. Крепкий чай не только тонизирует, но и в какой-то мере снимает вчерашнее похмелье.

Я вышел в сад. Заросли неизвестных мне растений, что-то вроде плакучих ив, какие-то кустарники расположились по краям, а посреди, в лучах полуденного солнца поблескивала водная гладь бассейна. Жарко, ни ветерка, даже деревья от зноя не спасали.