Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

Евсевий молчал. О том, что прокуратура закрыла дело Джамшадова, он был осведомлен в тот же день, когда это решение было принято. Действительно, Джамшадов был оправдан вчистую. Как оказалось, сирота, от имени которого выступали кыгыл-мэхинские казаки и «Тафалаар Хоолой», отозвал все свои показания и даже признался, что за оговор протоиерея ему обещали дать денег и новый магнитофон. А еще он был очень обижен на отца Виктора за то, что однажды тот его прилюдно, со свойственной ему южной экспрессией, обругал – за это подросток и вознамерился ему отомстить. Дознаваться, кто именно подговорил воспитанника приюта написать донос, прокуратура и милиция почему-то не стали…

Теперь не оставалось никаких юридических оснований держать Джамшадова в запрете. И Преосвященный это, конечно, прекрасно понимал. Но при этом он не мог не думать о двух других важных нюансах, связанных с этим делом.

Первое – сразу после вынесения оправдательного приговора «Тафалаар Хоолой» выдала материал, очень прозрачно намекающий на то, что на несчастного мальчика, мол, было оказано давление. Кем? «Высокими покровителями» протоиерея Виктора Джамшадова. Которые у него, кстати сказать, действительно были. С другой стороны, у Евсевия – так же как и у большинства внешних наблюдателей – не возникло ощущения, что эти покровители действительно за отца Виктора впрягались. Наоборот, как только возникло это крайне скверное дело, все его сановные друзья явно отскочили от него как можно дальше. Но, в любом случае, слухи о том, что решение было несправедливым, а в действительности Джамшадов виновен, уже ходили по Кыгыл-Мэхэ. Даже если они и были запущены искусственно, то с ними приходилось считаться.

Но все это было сущей мелочью по сравнению с фактором номер два. По большому счету, только он Евсевия и безпокоил, хотя признаться в этом он себе не решался. Ведь если отец Виктор после официальной юридической реабилитации будет возвращен к служению в Тафаларское благочиние, то он снова станет там одним из самых влиятельных священников. Да, репутация у него, конечно, подмочена, и это несколько снизит его влияние. Но именно снизит, а не уничтожит совсем. Даже если он не будет благочинным, все равно его вес окажется очень и очень значительным. А это значит, что тафаларские церковные сепаратисты, домогающиеся собственной епархии, снова укрепят свои ряды. А вот это некстати. Совсем некстати! На ближайшем епархиальном собрании Евсевий собирался объявить о некоторых весьма неприятных новшествах: оклады всему духовенству в епархии будут срезаны на 25 %. Кроме того, благочинных обяжут организовать более строгий учет тарелочного сбора и пожертвований за требы. И, наконец, самым богатым приходам архиерей собирался предложить регулярно жертвовать на строительство кафедрального собора. Разумеется, характер этого предложения будет добровольно-принудительный.

Евсевий не сомневался, что подобные меры заставят возроптать многих. Что же до Джамшадова, то его возвращение в строй – по сути, триумфальное, после снятия всех обвинений – могло превратить этот ропот в организованную оппозицию, которую, к тому же, поддержат власти Тафаларской республики. «Нет, такого я не допущу!» – твердо решил он.

Наконец Евсевий прервал молчание:

– Он это оправдание… – тут архиерей сделал характерный жест пальцами, которые едва ли не на всех континентах означает «деньги». Подразумевалось: Джамшадов подкупил прокуратуру.

– Что-о? – Карнухов удивленно вытаращил глаза, которые, за огромными линзами очков, казались еще больше. – Отец Виктор?!.. Да как?!.. Да откуда?!.. У него и денег-то нет!

– На это у него все есть, – ответил Евсевий.

– Так, значит, Владыка, вы его так и оставите в запрете? – напрямую спросил Карнухов.

– Это уж мы тут решим сами, – с легкой язвительностью сказал Евсевий. – Что-то еще?

– Ничего, – ответил Карнухов, поднялся из-за стола и уже у дверей добавил: – Да только вот, Ваше Преосвященство, суд без милости не сотворшему милости! – и вышел. Архиерей ему ничего не ответил. Посидев с минуту, снял трубку телефона внутренней связи, соединенную с кабинетом благочинного:

– Отец Кассиан? Вот что… На будущее, Карнухова ко мне пускать не надо. Вот так. Все!

Два визита, Дмитриева и Карнухова, заставили Евсевия погрузиться в раздумья. Отставные военные, «отцы-командиры», на которых он первоначально делал ставку, показывали себя с самых пугающих сторон. По крайней мере Ревокатов, который поначалу казался архиерею самым оборотистым и сообразительным. «Бог даст, со временем пооботрется… – размышлял Евсевий. – Да глядишь, из Сормова того же толк будет… Хотя он тоже такой… В облаках витает!» Интерес к китайскому языку и Китаю вообще казался Преосвященному признаком некой житейской неопытности. В каком-то смысле не без оснований, потому что в материально-хозяйственной сфере отец Алексий действительно никогда особых успехов не проявил.