Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

– Какая половина! Считай, три четверти! – поддержали его.

– Ну вот… Выходит, нас на своей же, на русской земле давят! Ходу нам не дают!

Высказанные Юрой мысли его приятелей заинтересовали. Проблемы русско-тафаларского мордобоя вырисовалась перед ними в совершенно новом свете: если до того они били тафаларов потому что они – тафалары, то теперь это выглядело как акт национального сопротивления.

– А то! Конечно, не дают! Мать их! – горячо поддержали Юрия друзья.

– Ну! Так что нам надо делать? – задал он им вопрос. Вопрос повис в воздухе.

– Бить их, козлов! – вновь прозвучала не слишком свежая мысль.

– Это понятно! – сказал Юрий. – Но ведь мы ж не просто их бьем. Мы боремся за свои права! Стало быть, надо все правильно поставить. Надо людям объяснять, что мы, мол, не какая-нибудь шелупонь, что мы боремся за правду! Отстаиваем законные права русских людей, которые, между прочим, нам гарантированы советским законодательством!

– Объяснять?..

И вот тут-то Юра и рассказал о том, о чем он уже давно думал. По его плану, для разъяснения окружающим сути их «борьбы» следовало заняться пропагандой – а именно, изготовить некоторое количество листовок и раскидать их по почтовым ящикам и расклеить по стенам. Пару лозунгов можно было и просто написать на стене. В результате всей этой деятельности, по замыслу Юры, должна была сформироваться организация (он даже придумал ей название: «Русская народная воля»), которая поведет наступление на тафаларов. Как именно – он пока еще не придумал. Да это было и не так-то уж важно. Через несколько месяцев, с весенним призывом, он должен был на два года отправиться в Советскую армию, и потому о стратегической перспективе особо не задумывался. Что же до его друзей, то им инициатива с листовками тоже показалась интересной. И вскоре такая листовка была сочинена и написана в двадцати экземплярах. (На большее, ввиду отсутствия какой бы то ни было множительной техники, взойти не удалось.)

О том, что из-за всего этого могут быть какие-то проблемы с милицией, Юра и его друзья не задумывались. Во-первых, как и почти все молодые люди с рабочих окраин Кыгыл-Мэхэ, они росли с сознанием того, что в тюрьму попадают если не все, то почти все «нормальные пацаны» и «мужики». Разговоры о том, кого судят, кто сел, а кто недавно «откинулся», были обычными во дворах, где они проводили большую часть времени. Поэтому к риску попасть на зону здесь относились без восторга, но и без особого страха – примерно так, как относятся к неизбежной плановой операции. Во-вторых, уличные драки, если в них участвовала только рабочая молодежь и если обходилось без летальных исходов, по умолчанию считались нормой и никак не преследовались. А в-третьих, не только Юра, но и многие его друзья должны были в этот год отправиться в армию – не весной, так осенью. И милиционеры в таких случаях проявляли особую снисходительность, предоставляя вооруженным силам СССР выполнять функцию исправительного учреждения и не задерживая будущих призывников даже в случае довольно явной уголовки – по крайней мере, не задерживая всерьез.

Надо сказать, что расчет Юры Тарутина по-своему оправдался. С милицией у него проблем не возникло. Проблемы возникли с КГБ.

До тех пор, пока речь шла об уличных драках – пусть даже иногда происходивших по национальному признаку, – госбезопасность это никак не интересовало. Ежели рабочий класс вышибает сам себе зубы, так это его, класса-гегемона, право. А вот написание листовки, в которой перечислялись претензии к тафаларам, да еще и разговоры о какой-то новой «народной воле» – это уже шло совсем по иному ранжиру. Это уже было создание антисоветской организации и ведение антисоветской националистической пропаганды. А поскольку в Тафаларии антисоветчиков было совсем немного, то вся кыгыл-мэхинская гэбэшная «пятерка» тут же встала на дыбы.

Юра старательно приклеил на торец одной из хрущевок в своем районе написанное от руки воззвание с требованием «обуздать тафаларов» и «запретить притеснение русских». Была половина второго ночи, неразбитых фонарей вокруг не было, как не было и прохожих, и можно было не опасаться посторонних глаз. Он еще раз, от середины к краям, взялся разглаживать листовку, как за его спиной раздался голос:

– Юрий Денисович!

Сначала он даже не сообразил, что это обращаются к нему – впервые в жизни его назвали по имени-отчеству. Потом сверкнули вспышки фотоаппарата, свет фонарей – в общем, «антисоветчик и националист» Юрий Денисович Тарутин был взят с поличным. Чему, по наивности, очень удивился. Хотя ничего удивительного здесь не было – и он, и его затея были обречены на провал с того момента, как он поведал об этом своим друзьям. Среди которых оказался и один гэбэшный сексот, который «сигнализировал» о намечающемся «акте» в тот же день. В результате арест Тарутина стал делом техники – причем совсем нехитрой техники.