Прежде, чем их повесят

— Предать кого? Здесь не было бы проигравших! Торговцы ушли бы тихо! Местным под тиранией гурков было бы не хуже, чем под нашей! Союз не потерял бы ничего, кроме кусочка гордости, а разве она стоит тысяч жизней? — Эйдер наклонилась над столом, её голос охрип, а глаза блестели от слёз. — А что будет теперь? Скажите мне. Будет резня! Бойня! Даже если вы сможете удержать город, какой будет цена? А удержать вы не сможете. Император поклялся, и не отступится. Ценой будут жизни каждого мужчины, женщины и ребёнка. За что? Чтобы архилектор Сульт и такие как он могли ткнуть в карту и сказать, что эта точка наша? Сколько смертей его удовлетворит? Какие были у меня мотивы? А какие у вас? Зачем вы это делаете? Зачем?

Левый глаз Глокты задёргался, и он прижал к нему руку. Другим глазом он уставился на женщину напротив. По её бледной щеке потекла слеза и упала на стол. Зачем я это делаю?

Он пожал плечами.

— Что у нас там ещё?

Секутор протянул руку и передвинул по столу бумагу с признанием.

— Подписывай! — рявкнул он.

— Подписывай, — прошипела Витари, — подписывай, сука!

Дрожащей рукой Карлотта дан Эйдер потянулась к перу. Оно стукнуло внутри чернильницы, оставило чёрные кляксы на столе, царапнуло по бумаге. Не было никакой волны ликования. Её никогда не бывает, но есть ещё один вопрос, который нам надо обсудить.

— Где мне найти агента гурков? — Голос Глокты был острым, как мясницкий нож.

— Я не знаю. Я никогда не знала. Кто бы это ни был, теперь он придёт за вами, как пришёл за Давустом. Возможно, сегодня ночью…

— Почему они ждали так долго?

— Я сказала им, что вы не представляете угрозы. Cказала, что Сульт просто пришлет кого-то ещё… Сказала, что смогу с вами управиться. — И так бы оно и было, не сомневаюсь, если бы не неожиданная щедрость господ Валинта и Балка.

Глокта наклонился вперёд.

— Кто гуркский агент?

Нижняя губа Эйдер тряслась так сильно, что её зубы едва не стучали друг о друга.

— Я не знаю, — прошептала она.

Витари хлопнула рукой по столу.

— Кто? Кто? Кто это, сука? Кто?

— Я не знаю!

— Лгунья! — Над головой Эйдер, звякнув, взметнулась цепь и туго затянулась на горле. Бывшую королеву торговцев перетащили через спинку стула — ноги молотили в воздухе, руки хватались за цепь на шее, — и бросили на пол лицом вниз.

— Лгунья! — Переносица Витари сморщилась от гнева, рыжие брови сошлись от напряжения, глаза сощурились в яростные щелочки. Она упёрла сапог в затылок Эйдер, выгнула спину, цепь врезалась в побелевшие кулаки. Секутор смотрел на эту жестокую сцену слегка улыбаясь и немелодично насвистывая, едва слышно за хрипом, сипением и бульканьем последних вздохов Эйдер.

Глокта облизнул пустые дёсны, глядя, как она бьётся на полу камеры. Она должна умереть. Вариантов нет. Его преосвященство требует сурового наказания. Его преосвященство требует наглядных примеров. Его преосвященство требует минимум милосердия. Веко Глокты задрожало, лицо задёргалось. В комнате было мало воздуха и жарко, как в кузне. Он взмок от пота и пить хотелось, как в аду. Едва хватало сил вздохнуть. Глокта чувствовал себя так, словно это его душили.

А ирония в том, что она права. Моя победа — это поражение всех в Дагоске, так или иначе. Первые плоды моих трудов уже издают последние стоны на бесплодной земле перед городскими воротами. Резню уже не остановить. Гурки, дагосканцы, жители Союза — кучи тел будут расти до тех пор, пока нас под ними не погребёт, вот и все мои деяния. Было бы лучше, если бы её план сработал. Было бы лучше, если бы я умер в императорских тюрьмах. Лучше для гильдии торговцев пряностями, лучше для жителей Дагоски, лучше для гурков, для Корстена дан Вюрмса, для Карлотты дан Эйдер. Лучше даже для меня.