Прежде, чем их повесят

Мимо протащили солдата со стрелой в глазу.

— Рана большая? — причитал он, — большая?

Минуту спустя рядом с Коской завопил человек, которому стрела попала в грудь. Его наполовину развернуло, арбалет выстрелил, и болт по самое оперение вонзился в шею его соседа. Они оба упали у ног Коски, истекая кровью на дорожку.

У основания стен в толпе гуркских солдат разорвалась бутылка с маслом, как раз когда те пытались поднять лестницу. К вони разложения и дыму горящего дерева добавился легкий привкус жареного мяса. Люди горели, толкались, кричали, бешено метались или прыгали в затопленный ров в полном доспехе. Смерть от огня или смерть от воды. Ну и выбор.

— Насмотрелись? — прошипел ему на ухо голос Секутора.

— Да. — Более чем достаточно. Он оставил хрипло кричавшего по-стирийски Коску и, задыхаясь, протолкался через толчею наёмников к лестнице. Морщась от каждого мучительного шага, он пошёл следом за носилками, пытаясь не отставать, а навстречу ему тёк нескончаемый поток людей. И не думал, что когда-нибудь снова буду рад спускаться по ступеням. Впрочем, его радость длилась не долго. К тому времени, как он добрался до низа, его левая нога дёргалась от знакомой смеси мучения и онемения.

— Проклятье! — прошипел он себе, прыгая к стене. — Тут раненые двигаются лучше меня! — Он смотрел, как мимо хромает раненый, перевязанный окровавленными повязками.

— Это неправильно, — прошипел Секутор. — Мы своё дело сделали. Нашли предателей. Какого чёрта мы всё ещё здесь делаем?

— Сражаться за короля не по тебе, да?

— Умирать за него не по мне.

Глокта фыркнул.

— Думаешь, хоть кто-нибудь во всём этом ёбаном городе рад? — Ему показалось, что сквозь шум битвы доносятся оскорбления Коски. — За исключением этого безумного стирийца, конечно. Присматривай за ним, а, Секутор? Он предал Эйдер, предаст и нас, особенно если дела пойдут скверно.

Практик уставился на него, и в кои-то веки вокруг глаз у него не было ни следа улыбки.

— Думаете, они идут не скверно?

— Ты же был наверху. — Глокта скривился, вытягивая ногу. — Бывало и лучше.

Длинный сумрачный зал когда-то был храмом. Когда начались атаки гурков, сюда стали приносить легкораненых, чтобы жрецы и женщины ухаживали за ними. В это здание приносить их было легко: Нижний Город, недалеко от стен. И в любом случае в этой части трущоб сейчас не было горожан. Риск пожаров и падающих сверху булыжников может быстро сделать квартал непопулярным. По мере того, как сражение продолжалось, легкораненые возвращались обратно на стены, оставляя здесь лишь тяжелораненых. Люди с отрубленными конечностями, с глубокими порезами, с ужасными ожогами, со стрелами в теле лежали повсюду в сумрачных проходах на своих окровавленных носилках. День за днём их количество увеличивалось, пока они не стали занимать весь пол. Теперь с теми, кто мог ходить, занимались снаружи. А это место предназначалось для изувеченных и искалеченных. Для умирающих.

У каждого человека был свой язык мучений. Некоторые без конца кричали и завывали. Другие просили помощи, пощады, воды, маму. Некоторые кашляли, булькали и плевались кровью. Некоторые хрипели и испускали последний вздох. Только мёртвые совершенно тихие. А их тут было немало. Время от времени выносили очередной труп с болтающимися конечностями, чтобы завернуть в дешёвый саван и уложить в груды за задней стеной.

Глокта знал, что целый день мрачные группы мужчин копали могилы для местных жителей. Согласно их незыблемым верованиям. Огромные ямы в развалинах трущоб, в которые поместится дюжина трупов за раз. Всю ночь те же люди сжигали мертвецов Союза. Согласно нашему отсутствию веры во что бы то ни было. Сжигают на утёсах, откуда маслянистый дым сносит ветром в сторону залива. Можно только надеяться, что ветер унесёт его прямо в морды гуркам с той стороны. Последнее оскорбление им от нас.