Прежде, чем их повесят

— Что она сделала? Обосрала его? Ты был прав, Доу, они в Союзе делают это по-другому! — Теперь хохотали все, кроме Ищейки, конечно.

— Идите нахер, все вы, — проворчал он. — Лучше друг другу сосите. По крайней мере заткнётесь.

Доу похлопал его по плечу.

— Это вряд ли. Ты же знаешь, как любит Тул говорить с набитым ртом! — Тул зажал рот рукой и фыркнул носом от смеха. Ищейка бросил на него взгляд, но это было всё равно, что надеяться взглядом остановить камнепад. Не остановил.

— Ладно, хватит, — пробормотал Тридуба, всё ещё ухмыляясь. — Кому-то придётся взглянуть поближе. Может, получится узнать, где парни Бетода, до того, как Союз припрётся по дороге, как стадо баранов.

Сердце Ищейки упало.

— Кому-то? И кому же?

Чёрный Доу ухмыльнулся и похлопал его по плечу.

— Я думаю, кто вчера ночью кидал свою палку в костёр, тот утром и помёрзнуть может, верно, парни?

Ищейка крался среди деревьев, держа в одной руке лук с наложенной стрелой, но тетиву не натягивал, боясь, что случайно спустит её и выстрелит себе в ногу, или ещё что в таком духе. Он видал такое раньше, и не хотел потом прыгать в лагерь, и пытаться там объяснить остальным, как его же собственная стрела попала ему в ногу. Насмешкам конца не будет.

Он встал на колени и пристально посмотрел через деревья, вниз — голая коричневая земля, пятна белого снега, кучи влажных сосновых иголок, и… он затаил дыхание. Рядом с ним был след ноги. Половина в снегу, половина в грязи. Снег падал и таял, падал и таял, снова и снова. Отпечаток нынче долго бы не продержался. Это значило, что его оставили недавно. Ищейка понюхал воздух. Нюхать особо нечего, но на морозе что угодно учуять сложнее — весь нос розовый, окоченевший и полон холодных соплей. Ищейка, крадучись, двинулся в ту сторону, куда указывал отпечаток, осматривая всё вокруг. Увидел ещё один, и ещё. Кто-то прошёл в ту сторону, как пить дать, и недавно.

— Ты ведь Ищейка, да?

Он замер, сердце внезапно застучало, словно сапоги по лестнице. Обернулся, чтобы посмотреть, откуда голос. Там, в десяти шагах от него, на упавшем дереве сидел мужик. Прислонился к толстой ветке, сцепил руки за головой и вытянулся так, словно собирался поспать. Его лицо закрывали длинные чёрные волосы, но один глаз внимательно следил за Ищейкой. Мужик медленно выпрямился.

— А сейчас я оставлю это там, — сказал он, указывая на тяжёлый топор, торчавший из гнилого ствола, и на круглый щит, стоявший рядом с ним. — Чтобы ты знал, что я хочу поговорить, и подойду ближе. Как тебе такое предложение?

Ищейка поднял лук и натянул тетиву.

— Подходи, если хочешь, но если выкинешь что-то, кроме разговоров, то получишь стрелу в шею.

— Справедливо. — Длинные Волосы качнулся вперёд, соскользнул со ствола, оставив своё оружие позади, и прошёл среди деревьев. Он наклонил голову, но всё равно это был высокий гад. Руки он поднял вверх, ладонями вперёд. Да, с виду мирный, вот только Ищейка не хотел полагаться на случай. Мирный с виду и мирный — две разные вещи.

— Хочу напомнить, — сказал мужик, подходя ближе, — просто чтобы создать между нами некоторое доверие, что ты меня не видел. И, если бы у меня был лук, то я мог бы застрелить тебя там, где ты стоял. — Это было справедливо, но Ищейке это всё равно не нравилось.

— У тебя есть лук?

— Нет, так уж вышло.

— Значит, это твоя ошибка, — отрезал Ищейка. — Стой там.

— Стою́, — сказал тот, останавливаясь в нескольких шагах.

— Итак, я Ищейка, и ты это знаешь. А ты кто такой?

— Помнишь Гремучую Шею?

— Конечно, только ты — не он.

— Нет. Я его сын.

Ищейка нахмурился и посильнее натянул тетиву.

— Лучше бы твой следующий ответ был чертовски хорошим. Девятипалый убил сына Гремучей Шеи[38].

— Это верно. Я другой его сын.

— Но тот же был ещё мальчишкой… — Ищейка помедлил, считая зимы в уме. — Бля. Это было так давно?

— Так давно[39].

— Ты немного подрос.

— С мальчишками такое бывает.

— У тебя уже есть имя?

— Трясучка[40], так меня называют.

— Отчего?

Тот ухмыльнулся.

— Потому что мои враги трясутся от страха, завидев меня.

— Правда что ли?

— Не совсем. — Он вздохнул. — Ладно, сейчас уже можно рассказать. Когда я в первый раз пошёл в набег, то напился, отошёл поссать и свалился в реку. Течение утащило мои штаны и полмили волокло меня в реке. Я вернулся в лагерь и дрожал так сильно, что никто раньше такого не видел. Яйца втянулись в живот и всё такое. — Он почесал лицо. — Со всех сторон вышло чертовски неловко. Но потом в бою исправился.

— Да ну?

— У меня за все эти годы руки испачкались в крови. С тобой не сравнить, наверное, но достаточно, чтобы люди шли за мной.

— Вот как? И сколько?

— Десятка четыре карлов, или около того. Они неподалёку, но ты не нервничай. Некоторые люди моего отца, из старых времен, другие новички. Все надёжные ребята.

— Что ж, это мило, что у тебя есть своя маленькая команда. Но ты ведь сражался за Бетода?

— Человеку нужна работа. Но от работы получше мы бы не отказались. Я уже могу опустить руки?

— Нет, так мне больше нравится. В любом случае, что ты делаешь один здесь в лесу?

Трясучка задумчиво сжал губы.