Прежде чем мы проиграем (СИ)

О чём она подумает, когда проснётся, вспомнит прошедшую ночь и посмотрит ему в глаза? Магия это была или нет?

Нет, он задавал сам себе вопрос: магия была это или нет?

Отголоском прошлой ночи внутри что-то строптиво затрепетало, как в калейдоскопе, в голове пронеслись воспоминания, настолько точные, настолько чёткие, до каждой детали, до каждого судорожного вздоха, до каждого болезненного или сладострастного стона, до каждого пристального взгляда и умоляющего голоса. И всё в мире меркло, не имело никакой важности, никакой значимости по сравнению с тем, как светились белизной глаза, как взгляд различал тысячи оттенков разных цветов и звучали все тона звуков, как ток скрежетал в ушах и сводил с ума, как беснующее чудовище растекалось и плавило все нервы, всю душу, заставляя сердце быстро биться, а дыхание замирать.

Как что-то громоздкое оказывалось за спиной, мягко и тепло обнимая за плечи, обволакивая своей величественностью, заставляя сорваться в пропасть и лететь бесконечно в бездну, где не мелькала ни одна звезда, ведущая к спасению из этого лабиринта.

Том вздрогнул, ощутив, как от воспоминаний возвращается невидимая тень, вновь накрывающая его незримым плотным одеялом, таким необычайно гладким, что хочется нежиться в нём и никогда не позволять этой тени исчезнуть.

И он снова закрывает глаза, расслабляет мышцы лица и пропадает в обнимающем тепле: заманчивом, интригующем, загадочном и приятном.

Это магия, но этого что-то большее, чем её суть. Она дурманит и восхищает. Она делает его сильным и величественным, но дарит ему слабость, которая сейчас лежит рядом с ним.

Или это не слабость?

Том опять открыл глаза и посмотрел на Гермиону, прислушиваясь к её равномерному дыханию.

Она безмятежно спит и, возможно, видит сны: яркие или мрачные, счастливые или облачные, вселяющие радость или опасность. И что бы там ни было, она предпочтёт присутствовать в его жизни, видеть своё призвание изменить этот мир и наслаждаться теми днями, когда он слишком лоялен к ней, обнимает её, раскрывает тайны и дарит ей тепло. Она точно не выносит вечера, в которых он подстрекает её, проявляет свою жёсткость и напористость, пренебрежительно относится и играет с ней в игры, чтобы вновь и вновь разрушить её внутренний мир, который и так разбился вдребезги, был собран по кусочкам и склеен в той форме, в которой ему было нужно.

Такая тонкая, но строптивая душа, вечно бьющаяся надломленными крыльями о прутья клетки, выискивая уже не выход из неё, а лишь воду, чтобы не помереть от жажды. Она уже не видит ничего, кроме замка, что он выстроил в её голове, накрыв тёмной вуалью всё то, что могло бы её завлечь, заставить оступиться и сбежать.

Ей не хватало воздуха? Уже нет, — только его.

Ей не хватало свободы? Она больше не гналась, — её свободой был он.

Ей не хватало тепла? Что же, теперь она получила его сполна.

И глупо думать, что ею овладел только он. Им тоже овладели, его ощутили, его прочувствовали насквозь, его увидели в самых сладких муках и в лучах самой невообразимой победы. Запомнили его невероятно заинтересованный взгляд, источающий магию, его расслабленные черты лица с блуждающим взором и сладкой улыбкой на губах, подаренной только ей, его дрожащий голос и сокровенный, неслышимый никому стон, олицетворяющий коротковременную слабость, покорность природе и мужскому мышлению.

Это отвратительно, но этого хотелось. Даже сейчас.

Том медленно вытащил придавленную головой Гермионы руку и уже собирался подняться, как та зашевелилась, сжала плотно губы и нахмурила брови.

Усмирённая магия почувствовала её пробуждение и то, как после забвения, она снова возвращается к нему своим присутствием, своими эмоциями и чувствами.

И они не безмятежны — они бьются внутри неё, уже устраивают пляску, наверняка прокручивают в голове десятки воспоминаний, напоминают о ночи, кричат о позднем вечере и тянут в глухой и густой лес, из которого ему снова придётся вытаскивать её, чтобы она не сломалась, не бросилась в отчаяние, не сдалась.

Том протянул к ней ладонь, аккуратно кладя на оголённое плечо, приблизился к лицу, ожидая, когда та откроет глаза, и в эту же секунду её ресницы затрепетали и поднялись, а сонный и туманный взор обратился к нему и замер на его тёмных, антрацитовых, как сегодняшнее затянутое небо, радужках.

Она ещё не проснулась, но мозг уже штурмовал, заставляя её метаться и тонуть в разнообразии эмоций, и они укрощают свою пляску, как только его взор теплеет и начинает источать то, что ей уже было нужно.

Никаких срывов, истерик, переживаний и мятежа, — не сейчас, не тот момент. Она должна уже быть готова ко всем тяжестям последствий, которых не так много. И сегодняшнее утро должно показать плоды того, как он изменил её, изменил её жизнь, изменил её внутренний мир.

— Привет, — почти не слышно Гермиона зашевелила губами в коротком слове.

Ему ничего не оставалось, как выразить слабую и успокаивающую улыбку.

Она перекатилась на спину, не отводя от него сонного взгляда, а затем опустила глаза на распахнутое окно.