Прежде чем мы проиграем (СИ)

Гермиона начинает злиться сильнее, и лишь спустя минуту понимает, что эта злость не на него, а на саму себя из-за того, что упустила реальную возможность добиться своего сразу: не набралась наглости и не забрала своего. Самое смешное и ужасное было то, что она готова прямо сейчас рвануть из гостиной и сделать всё возможное, чтобы вытянуть желаемое.

Она подрывается с места, однако умудряется затормозить перед выходом, каким-то чудом не позволяя себе нестись сломя голову за Томом. Вместо этого её привлекает барабанная дробь дождя по подоконнику, Гермиона оборачивается и смотрит в щель между штор, а затем медленно проходит к окну, чтобы рассмотреть антрацитовое небо.

Она не настолько должна быть одержимой. Она будет стоять здесь и небрежно отмахиваться от навязчивых мыслей, вертящихся в голове.

Стоит ли говорить, что это невозможно?

Каждая последующая минута кажется в два раза длиннее предыдущей, а через десять таких она уже готова сдаться и притянуться к магии.

Гермиона в последний раз смотрит на тёмное небо, поднимает руку вверх, задвигая плотно шторку и сильно вздрагивает от прикосновения к волосам сзади.

Том был абсолютно прав: сначала не дай необходимое и заставь помучиться, а после человек становится невероятно счастливым, заполучив это.

Его ладонь медленно ложится на талию и без настойчивости скользит вверх в то время, как её рука бессильно падает вниз, и Гермиона закрывает глаза, растворяясь в слабом обволакивающем тепле, которое мгновенно расходится до кончиков нервных волокон, заставляя заиграть блуждающей улыбке на губах. Её тут же толкнули в тёмную пропасть эйфории, и она полетела на дно, не замечая, как подгибаются коленки, а губы испускают тихий вздох.

— Согласись, ожидание невыносимое, а победа сладкая? — слышит тихий и насмешливый голос над ухом и вдыхает воздух, чтобы ответить, однако теряет мысль, которая становится обрывочной, а потом и вовсе не имеет смысла.

Том нещадно прикусывает мочку и сам опускает ресницы, прислушиваясь к каждому колебанию её струн души, которые плавятся из-за каждого его движения пальцев, скользящих по телу.

Гермиона роняет голову в бок и опрокидывает её назад, утыкаясь в плечо, затем начинает трястись, как осиновый лист, ощущая, как тёплые губы прикасаются к шее, а зубы мягко впиваются в плоть и начинают медленно тянуть её.

— Хочешь кое-что попробовать?

Она слышит его голос совсем отдалённо, и ей он кажется волшебным, манящим и невероятно сладким.

Гермиона произносит что-то неразборчивое и ладонью накрывает ладонь Тома, остановившуюся чуть ниже груди, но он довольно резко стряхивает её с себя и сильнее прижимает Гермиону, просовывая дальше под её плечами руки, и мягко сжимает хлопчатую женскую рубашку.

— Будем считать, ты согласилась, — шепчет он в висок и снова опускается к шее, накрывая тёплом своих губ.

Гермиона вспыхивает, предчувствуя какую-то странную истому, ввергающую её в противоречивые ощущения: желание и страх, смешавшиеся и образующие болезненный коктейль чувств, от которого не способна отказаться.

И она впитывает это всё в себя.

Ладонь плавно поднимается ещё выше и останавливается на груди, но Гермиона не ожидала, что пальцы нащупают сосок и начнут его довольно властно ласкать, потому вскрикивает и резко вонзается в предплечье Тома.

— Ш-ш-ш, — отстраняясь на пару сантиметров от шеи, шипит он и мягко прикасается губами к мочке уха.

Гермиона неохотно ослабляет захват, поддаваясь усилившемуся потоку тепла и шумно выдыхает, открывая глаза и нервно облизывая пересохшие губы.

— Доверься мне, — убедительно произносит Том сквозь озорную улыбку. — Тебе будет интересно.

И она бездумно верит ему, продолжая стремительно падать вниз.

Пальцы поднялись выше, к ключице, зацепили маленькую пуговицу и легко расстегнули её, затем отодвинули край рубашки в сторону и проникли вглубь, нащупывая нежную кожу груди, мгновенно покрывшуюся мурашками от тёплого прикосновения.

Внутри что-то болезненно завязалось в узел, и Гермиона не может сдержать стон, ощущая, как зубы снова мягко врезаются в кожу на шее и начинают нежно покусывать её. Дрожь расходится по всему телу, а губы предательски приоткрываются и дают прозвучать ещё одному блаженному всхлипу.

Другая ладонь оживает и спускается к животу, в котором болезненно сжимается узел, Гермиона вздрагивает и готова умолять прекратить это, но не может ничего произнести, чувствуя сухость в горле и как перехватывает дыхание. Тёплые пальцы медленно задирают рубашку и тут же плавно ложатся на оголённый живот, прижимая Гермиону ещё сильнее к Тому, и та не сразу понимает, что ягодицами задевает торчащий за брюками бугор.

Одна лишь мысль о близости приводит в ошеломительное беспамятство, в котором где-то глубоко таятся оставшиеся ещё с первого раза страх и переживание. Но она, как во сне, заводит руку за спину, чтобы прикоснуться к Тому, и тут же получает сильный укус, заставивший руку отпрянуть, а ладонь нервно сжаться.

— Не двигайся, — предупреждает бархатный голос, сливающийся с возникшим где-то за спиной треском тока.