Последний раз он паниковал тогда, когда в газетах написали о разрушенном доме осквернителей крови Уизли. Тогда рухнуло министерство, бесчисленное количество Пожирателей смерти устремились в дом: как раз в этот момент была свадьба, на которой однозначно присутствовала Гермиона. Тогда, в придачу к магической ломке, он успел пережить такой взволнованный ужас и боль от настигших Гермиону страхов и необузданных страданий, что на следующий день голова раскалывалась, как от выпитых трёх литров виски, а после ещё несколько часов изводили рвотные рефлексы.
Тогда он чувствовал себя жалким.
Жалким.
Он готов был проклясть себя и всё, что только привело к этой жизни, но сил не оставалось даже шепнуть: блядь, заебало.
Голова ужасно взрывалась от того, каким чудом Гермионе удалось спастись, ведь это было практически невозможно! Несмотря на всё безумие и неаккуратность будущих последователей, они были слишком опасными, бесстрашными и ловкими лихачами, которым палец в рот не клади — найдут и прикончат.
Том жил отголосками ранее испытанного волшебства, боролся с ломкой и нередко сдавался в объятия нервной невыносимой дрожи, больно сжимал себя за плечи и руки, лишь бы чувствовать, что он всё ещё жив и существует.
Самое страшное, что с этим было невозможно свыкнуться: каждый день, как больно вонзившаяся острая раскалённая на огне спица, которую медленно вставляли в лопатки, тем самым вызывая безудержный стон, сбивая дыхание. К вечеру ему казалось, что он просто сдохнет от боли, потеряв сознание, не вспомнив, как оказался по ту сторону мироздания.
А на утро просыпался таким же живым, чувствуя непостижимую усталость и разразившуюся по всем нервам боль, которая пульсировала и стремительно увеличивалась в размерах.
Так жить было невозможно. Так жить он даже не хотел.
По истечении последнего месяца лета Том относительно привык к утренней рвоте, холодному ознобу, боли в костях и обжигающим уколам нервных окончаний. Он по-прежнему вздрагивал, но очень быстро приводил себя в порядок, борясь с лживой ленью, увидев выход в том, что нужно просто двигаться или хотя бы что-то делать. И он взял привычку с раннего-раннего утра подрываться с дивана, делать кофе и устремляться на улицу за порцией свежих новостей.
Этот период очень сильно напоминал ему послевоенное время, когда он просыпался ни свет ни заря и сразу же искал газеты, в которых боялся увидеть начало или продолжение войны, либо новость о побеге Гриндевальда из тюрьмы. Но тогда не было никакой ломки, а сейчас Том тупо чувствовал себя наркоманом, которого слишком сильно подсадили на «дозу», а после безжалостно отобрали её, а его выбросили на помойку.
Он чувствовал себя невероятно жалким.
И за три грёбаных месяца, перелистывая страницы безмолвно висящего на стене идиотского календаря, он так и не решил, что ему делать!
Первое сентября — первый день осени и начало учебного года.
Интересно, Волан-де-Морт действительно надеется на приход Поттера в школу?
Они должны были искать крестражи, и Том лишь мог обречённо предполагать, что никто из героев Дамблдора так и не приблизился к тайне. Волан-де-Морт прятал эти чёртовы крестражи, и он был уверен, что ни одна душа не могла узнать местонахождение хотя бы одного из них. Лишь сам Дамблдор был слишком умён и сообразителен, чтобы попасть на след хотя бы одного из них, а после уничтожить кольцо, которое ранее лежало в его кабинете. Кстати, а где же оно сейчас?
Так или иначе, хоть крестраж Волан-де-Морта и был уничтожен, но ровно такой же крестраж болтался на его пальце и был залогом бессмертия в этой реальности мира. Но будет ли он действовать, если кто-то всё-таки сможет убить его здесь?
Том гонял мысли по кругу, начиная с крестражей, приходя к своему кольцу, и заканчивая мыслями о том, как же его крестраж должен здесь действовать. В последнее время ему стало казаться, что ответ находится где-то на поверхности этих мыслей, но каждый раз, вдумчиво прокручивая всё в голове, бессильно отвлекаясь на ломку, он что-то упускал и не мог ответить на свои вопросы.
После случая на свадьбе, когда полностью пало министерство магии и перешло в руки Волан-де-Морту, Тому пришла в голову мысль: воспользоваться тайником, который он подготовил для Тонкс на случай, если что-то пойдёт не так.
Он до последнего надеялся, что не придётся им воспользоваться, но обстоятельства сложились таким образом, что он не мог жить в неведении. Если не было никаких новостей с «тёмной», как выражалась Гермиона, стороны, то нужно было узнать хотя бы, что происходит на «светлой».
Выждав с того момента примерно неделю, Риддл отправился в безлюдный переулок, который показывал Тонкс несколько месяцев назад, подошёл к неприметному шиферу невысокой крыши и, проверив тайник на наличие чего-либо и убедившись, что Тонкс так ничего там и не оставляла для него, оставил сложенный конверт, зачарованный таким образом, чтобы невидимые чернила проявлялись только получателю.