Прежде чем мы проиграем (СИ)

Том почувствовал, как что-то невидимое врезалось в него с приближением Гермионы. Эта странная материя была прочной и мощной, ею мгновенно захотелось овладеть. Та опустила голову, и раздался тихий с истеричными нотками смех. Он знал, ей хотелось как плакать, так и смеяться над собой, потому что не могла ничего сделать, не нашла выход из ситуации, а за неделю на тысячу раз всё в себе пережевала, проглотила и, кажется, пришла к некому смирению. Она уже давно призналась себе, что встряла в историю, которую, увы, не её руки лепят, а наоборот, слепили её — другую Гермиону. Ту, что огрызается с друзьями; ту, что может наброситься на любого неприятеля, вместо обычного игнорирования; ту, что способна помочь ему — Тому Риддлу, совершить преступление и замести следы; а главное, ту, что привязана к нему многим сильнее, чем обычное чувство влюблённости. Она стала как будто недостающим кусочком его души, не имея возможности спокойно жить без его присутствия. А Том мог, хоть и постоянно накатывала жажда притянуть к себе этот кусок. Наверное, мог.

Не раздумывая, Гермиона отпустила плечи и непослушной ладонью прикоснулась к краю плаща на груди, поднимая ничего непонимающий взгляд. Тому показалось, что тысячи иголок укололи каждый сантиметр кожи, но по-прежнему оставался неподвижным, снова не понимая, чего требует магия и что с этим нужно делать.

Темнота окончательно рассыпалась на множество чёрных оттенков, перед глазами всё поплыло, а искры мало того, что щёлкали, но обманчиво стали ещё сверкать в воздухе. Осознание ускользало, но в этот раз не собиралось покидать окончательно. Том почувствовал, как изнутри вырывается усмешка, и тонкие губы тут же показали её. Несмотря на то, что Гермиона должна убегать, прятаться, выжидать, когда он уйдёт и оставит её в покое, она, наоборот, не могла устоять перед тем, как приблизиться — глупо, безрассудно и опасно. И он точно уверился, что без него у неё всё теряет вкус, аромат и цвет.

Как во сне, Том медленно притянул Гермиону за плечо, позволяя обнять себя, но сам продолжал пропадать в замешательстве, разрываясь между подступающей злостью, ещё не до конца соображая, чем вызвана, и импульсивным жжением во всём теле. Это был настоящий замкнутый круг, и разорвать его хотя бы сейчас уже казалось до невозможности странным и… нужным или не нужным?

— Это называется одержимость, — насмешливо протянул Том, уловив такую мысль в голове.

— Ты называл это целеустремлённостью, — через долгое время отозвалась та, осторожно прижимаясь щекой к груди.

И в этот момент Том почувствовал, как Гермиону начало трясти и плавить, словно её только что выкинули на солнце мгновенно сгорать. Дыхание стало тяжёлым, а пальцы сильнее сжали одежду, как будто от их цепкости зависела жизнь. В ней проснулась неистовая жажда обладать всем существом, слабо напитывающим её магией. Теперь её очередь поддаваться безумству?

Том опустил невидящий взгляд на Гермиону, ощутив, как чудовище внутри встрепенулось и впервые почувствовало, не жажду, а невероятной мощи азарт. Его ужасно сильно заинтриговало поведение Гермионы, её мотивы внутренних порывов и то, что она собирается делать, чтобы вырвать из него желаемое. Проскочила мысль, что это станет весёлой игрой, по результату которой можно оценить то, на что способна волшебница в абсолютно бессознательном состоянии. И сможет ли она остановить себя?

Наверное, азарт ему и помогал не быть бесконтрольным и таким же одержимым, как Гермиона. Она сильнее прижималась, сжимая и разжимая в пальцах одежду, стремительно отпуская действительность и какую-либо осознанность. Кровь начинала кипеть от жажды, нервы задёргались, заставляя дрожать и тело, Гермиона подняла голову, встретившись с неясным и заворожённым взглядом, и резко выдохнула, почувствовав, что слишком много лишнего и пустого воздуха в груди, желая заменить его на тёплый, в своём роде исключительный и неповторимый. Несвойственный ей жадный взор вызвал озорной смех, который прозвучал слишком отдалённо и даже почти неслышно. Том не мог отвести ужасно заинтересованного взгляда от блестящих глаз, требовательно глядящих на него так, словно в следующую секунду готовы убить. Её подрагивающие руки мгновенно поднялись с одежды к воротнику, прикасаясь к тонкой коже на шее и невольно сдавливая её местами, пока цепкие пальцы не оказались за спиной. Она что-то требовательно прошептала о тепле, которое Том до сих пор ей не дал, продолжая заворожённо наблюдать и чувствовать на себе все сжатия ладоней. Гермиону от жадности затрясло ещё сильнее, она выпрямилась и больно схватила его за плечи, тоскливо заглянув в тёмные глаза. Кажется, она легко нашла решение, как выбить из него тепло, чтобы болезненно растекающийся яд перестал жалить внутренности. В этот момент Тому в голову тоже пришла мысль, как повернуть возникшую ситуацию в свою пользу. Он второй рукой взял её за плечо, останавливая Гермиону буквально в сантиметре от своих губ и, не сдерживая улыбку, произнёс:

— Что было сказано в пророчестве?