Прежде чем ты уснёшь

Как бы вам описать ее лицо? Сначала мне кажется, что мне что-то попало в глаз — соринка какая-нибудь или пылинка, но чем дольше я смотрю на Анни, тем хуже вижу ее: в глазах начинается резь, ощущение такое, будто я нахожусь под водой или смотрю плохо сфокусированные кадры — все плывет.

Анни стоит посреди зала прилета с двумя чемоданами в руках и оглядывается по сторонам, пытаясь отыскать взглядом Жюли или меня. Но в этот момент я отошла в киоск за хот-догом. Я как раз собиралась откусить сосиску и вдруг увидела Анни. «Какое странное лицо у этой женщины, — подумала я. — Нос как бантик. — Я повернулась, посмотрела на нее и подумала: — Какое странное лицо у этой женщины».

Когда-то давно, в детстве, я разбила зеркало. Нечаянно. Я играла в мяч в комнате у Анни и попала в зеркало, висевшее над комодом из красного дерева, зеркало разбилось — но разбилось не вдребезги, а ровно на тридцать шесть кусочков, которые я успела склеить, прежде чем кто-нибудь вернулся домой. Я страшно боялась, что Анни с бабушкой (бабушка тогда жила с нами) рассердятся на меня. Но сердиться никто не стал. Все решили, что теперь зеркало стало еще лучше, чем прежде. Мы по очереди смотрелись в него — бабушка, Анни, Жюли, я, — и лица наши казались нам очень странными.

«Что-то я себе в этом зеркале не нравлюсь», — сказала Жюли, увидев, как распадается на маленькие кусочки ее отражение в зеркале.

А бабушка, Анни и я только смеялись и строили гримасы.

Но вот женщина со странным лицом делает знакомый жест — подносит руку к лицу и дотрагивается до брови. И я понимаю, что это Анни. Скорее всего, я с самого начала знала это, но не хотела признавать, мне не хотелось, чтобы женщина со странным подвижным лицом оказалась Анни. Однако это именно она, и при взгляде на нее у меня начинает щипать глаза. Я пристально вглядываюсь в нее, пытаясь найти в ее лице хоть что-то, на чем можно было бы задержать взгляд, но тщетно — лицо находится в постоянном движении; при взгляде на него начинается резь в глазах.

Я отворачиваюсь. Смотрю на другие лица — всё, как обычно. Значит, глаза у меня в порядке. А может быть, мне сбежать, просто взять и сбежать, и пусть эта чужая женщина с разъезжающимся во все стороны лицом, которая оказалась моей матерью, добирается до дома сама? Но нет, поздно — Анни уже заметила меня, она поднимает руку и машет. Я пытаюсь посмотреть на нее, но в глазах тут же начинает рябить. Мы подходим друг к другу. Анни улыбается. По крайней мере, мне кажется, что она улыбается. Надеюсь, больше она этого делать не станет. Иначе я не выдержу. До боли рябит в глазах. Я смотрю в пол.

Анни подходит вплотную.

— Карин, — произносит она. — Наконец-то я дома.

— Здравствуй, Анни, — отвечаю я, не поднимая головы и по-прежнему глядя в пол — туда, где приклеилась бежевая жвачка, которую кто-то выплюнул на ходу.

— Что с тобой, Карин? — спрашивает Анни.

Я медленно поднимаю голову. Анни стоит совсем близко, она обнимает меня, ростом она гораздо выше меня.

Я медленно поднимаю голову и вижу, что теперь Анни выглядит в точности так, как выглядела, когда я была совсем маленькой и зарывалась в ее густые золотистые волосы, чувствуя прекрасный аромат, исходивший от ее шеи и груди. Я была готова стоять так целую вечность, но Анни прогоняла меня, — вспомнив об этом, я почувствовала, что сейчас заплачу. Мне хочется прижаться к Анни и плакать. Я поднимаю взгляд. Но лицо ее тотчас ускользает от меня, в глазах снова начинает рябить. Что происходит? Я ни секунды не могу удержать взгляд на ее лице. На мгновение она вдруг превращается в одноглазую королеву, очень красивую, несмотря на то что у нее два носа и только один глаз, но потом и эта картинка распадается на куски. Анни говорит:

— Карин, ты поможешь мне с чемоданами? Едем домой, я ужасно устала, мне было так плохо, меня обокрали, я думала, что Нью-Йорк — моя вторая родина, а оказалось, что все совсем не так. — Анни плачет.

Я осторожно поднимаю глаза, и мне кажется, что Анни того и гляди растворится и растечется по полу. Если она не перестанет плакать, мне придется собирать ее половой тряпкой.

— Меня там обокрали, — плачет Анни. — Обокрали…

— Давай поговорим об этом потом, — бормочу я. — Мне надо позвонить Жюли, а потом ты мне все расскажешь. Я тебя отвезу на Якоба Аалса.

Я сажусь за руль, подгоняю машину ко входу зала прилета, забираю Анни с ее чемоданами и еду в Майорштюа. Анни сидит на заднем сиденье. Она боится водить машину и всегда сидит сзади. В зеркале заднего вида я все время вижу ее лицо. Оно напоминает мне странные фигурки, которые мы лепили в детстве из соли с мукой — трехглавые тролли, ведьмы с крючковатыми носами, многоглазые лица — каждый раз, когда они не получались, я заново комкала тесто и вылепливала что-нибудь новое. Не понимаю, что с ней произошло?

— Доктор Престон, — говорит Анни. — Это он меня обокрал.

Не хочу ничего слышать.