Прежде чем ты уснёшь

Их сразу сажают за свободный столик. В ресторане просторно и темно. Внимание Анни привлекает женщина в другом конце зала. Лицо у нее добела напудрено, губы находятся в постоянном движении, до Анни доносятся обрывки фраз, сказанных ею. Напротив нее за столиком сидит мужчина. Женщина рассказывает ему о каком-то пропавшем ребенке — пошел в магазин купить молока и по дороге исчез. Мужчина кивает и что-то говорит в ответ. Женщина продолжает рассказывать, она говорит о том, что мать ребенка много дней ходила по улицам и звала его, кричала и плакала, а соседи стояли у окон и смотрели на нее, просто стояли и смотрели на эту несчастную женщину.

Доктор Престон трогает Анни за руку и спрашивает, будет ли она что-нибудь пить.

Анни оборачивается и видит официанта, который стоит рядом и ждет, пока она сделает свой заказ.

— Извините, — говорит Анни официанту. — Я вас не видела. Я прослушала, что вы сказали.

— Вы будете что-нибудь пить? — повторяет доктор Престон.

— Простите, — повторяет Анни. — Бокал вина, пожалуйста.

— В этом ресторане удивительная акустика, — замечает доктор Престон. — Слышишь совсем не то, что надо.

— Я слышу, что говорит эта женщина, — объясняет Анни. — Вон та, в дальнем углу. А ведь она разговаривает совсем тихо и обращается только к своему мужу.

Доктор Престон наверняка именно так и сказал: «Акустика здесь просто удивительная». Это место на Гранд-сентрал-стейшн так и называют: «пространство шепота». Отголоски чужого шепота разливаются по стенам, и никогда не знаешь наверняка, кто слышит твой разговор. Например, сейчас Анни слышит не только историю о ребенке, исчезнувшем по дороге в магазин, она слышит рассказ какого-то мужчины о том, как он каждое утро просыпался со звоном в ушах, и звон этот становился все громче и громче, так что теперь, едва раскрыв глаза по утрам, он начинает громко кричать, чтобы заглушить этот звон; Анни слышит, как муж с женой ссорятся из-за того, кто будет доедать последнюю устрицу; она слышит, как плачет маленькая девочка. Но о чем говорит доктор Престон, Анни не слышит, хотя он сидит совсем рядом. Он не переставая говорит о своей работе, о том, как можно изменить чужое лицо, реализовать заложенный в этом лице потенциал. Он говорит о том, что лица, с которыми мы родились, не имеют к нам никакого отношения. Люди смотрятся в зеркало, спрашивая себя: «Это и есть я? Неужели это я?» Им становится дурно, кружится голова — не от того, что они себя видят, а от того, что они себя не узнают. «Это совсем не я!» Он говорил Анни, что она красивая женщина, но лицо выдает ее, а этого допускать нельзя. Те, кто не знают лучшего — трусливые люди, — говорят, что старость придает человеку особенный шарм, но в чем проявляется этот шарм, они не объясняют. Они не говорят этого, потому что в глубине души знают правду. Что это за шарм такой и в чем он заключается? Может, в том, что состарившееся лицо напоминает другим о приближении смерти?

Доктор Престон вздыхает, тянется через стол и гладит Анни по голове, дотрагивается до ее век, щек и губ.

— Я бы мог изменить это, — говорит он Анни.

Думаю, что прикосновение доктора Престона заворожило Анни — так к ней давно никто не притрагивался. Наверно, несколько дней спустя Анни пришла к нему в кабинет на Парк-авеню, и он показал ей компьютерные изображения ее лица, ту Анни, которой она могла бы быть.

— Это и есть ты, — сказал он. — Видишь? — Доктор Престон достал свой скальпель. И сказал: — Прежде чем ты уснешь, я хотел бы попросить тебя подумать о том, кто ты на самом деле. Ты должна помочь мне. Ведь ты знаешь себя лучше, чем я. Мы будем работать вместе. Я не удаляю чужие недостатки. Я лишь открываю. Открываю то, что в тебе заложено. И когда ты проснешься, ты поблагодаришь меня — потому что увидишь, что я помог тебе обрести свое истинное лицо. Что я наконец-то открыл тебя.

* * *

Мы с Жюли стоим перед дверью квартиры Анни на улице Якоба Аалса. Я не была у Анни с того самого дня, как встретила ее в аэропорту. И Жюли тоже. Но Жюли звонила ей, спрашивала, не нужно ли чего, предлагала вместе прогуляться, пообедать или выпить кофе.

Времени после свадьбы прошло немного, но Жюли уже ждет Сандера. Мы, конечно, еще не знаем, что это именно Сандер ждет своего часа, чтобы появиться на свет.

Я помню, как все мы поглаживали ее живот.

— По-моему, это будет Андрина, — говорю я.

Александр думает, что будет Рут.

Жюли ничего не думает.

Папа утверждает, что это Габриель, а тетя Эдель и дядя Фриц ждут Лотту, тетя Сельма считает, что будет Сельма, Осе и Оге говорят, что это Уле-Петер, Арвид думает, что получится Каролине, Торильд — что Сюнневе, Анни уверена, что это чайник.

Анни смотрит на живот Жюли, наклоняется к нему, прикладывает ухо:

— У тебя там чайник, — говорит она.

В другой раз она говорит:

— Мяч.

— Свечка.

— Шарманка.

Иногда Анни говорит:

— Маленький мальчик.

В животе у Жюли маленький мальчик, я буду заботиться о нем и беречь его.

Мы с Жюли стоим перед дверью Анни. Звоним. Один раз, два раза, три. Предстоящая встреча с Анни меня путает.

Я пыталась к ней подготовиться.

Жюли смотрит на меня.