Впереди, в глубине тоннеля слезящиеся глаза вырвали из темноты неясный свет. Алекс остановился, и чтобы не упасть, упёрся рукой в стену. Прикосновение к влажной холодной поверхности каменной кладки одновременно и испугало и придало уверенности. Если в конце тоннеля они, он знал, как поступать — за три года в пустыне выработались необходимые навыки. Несмотря на нестерпимую головную боль, он и без оружия умел постоять за себя. Тот охранник видимо знал о боли, потому не связал ему руки, поступив и гуманно и опрометчиво. Алекс поступил так же, сохранив парню жизнь. Скорее всего, тот уже пришёл в себя, и теперь пустынники взяли след.
Ему показалось, что свет в конце тоннеля движется. Покачиваясь как в детской колыбели, дрожа и подмигивая, он из тусклой матовой точки постепенно превращался в светло-белое пятно, грозя стать ярким прожекторным лучом. Без сомнения что-то двигалось навстречу, и монотонные звуки этого движения пробивались сквозь плотную тишину заброшенного подземелья. Тихий металлический скрежет и мерная дрожь монорельсы говорили о приближении самоходного механизма. Не поезд, не вагон…. ну, конечно! Однообразный надрывный писк — именно так звучит мускульный привод ручной дрезины.
Скрываясь за кирпичным уступом, Алекс спиной врос в холодную стену шахты. Гул монорельса нарастал, металлический писк усиливался, приближающийся свет прожектора разгонял полусонные стаи летучих мышей, кишащие под высокими тоннельными сводами.
Не обращая внимания на головную боль, Алекс напряг слух. Ему показалось, что движение дрезины стало свободнее. Шум плавно стихал, превращаясь в размеренный цокот затухающего метронома, и вскоре затих совсем. Дрезина остановилась прямо напротив притаившегося Алекса.
Немного выждав, блондин выглянул из-за угла. Оглядел пустую платформу. Одинокий прожектор оранжевым лучом разрывал ночь, искрясь на отполированном монорельсе.
Алекс сделал шаг и замер. Холодная сталь, прорезав толстую кожу куртки, словно тонкий шёлк, предупредительно кольнула пониже ребра.
— Надя, выходи, — послышался сзади тонкий голосок.
Глава 27
— Перейдём к делу, — сказал Инженер, усевшись напротив Марка, — оказалось, что твой «иной» вовсе не контактор, а обычный собиратель. Ты знал об этом?
— Знал, — ответил Марк.
— Почему сразу мне не сказал?
— Вы не спрашивали.
— И как такое могло случиться?
— Не знаю.
— Обычно контакт не происходит с бухты-барахты. И чтобы «иной» низшего уровня контактировал с первым встречным? — его глаза горели негодованием. — Удивительно, что ты не окочурился прямо на месте. Я не понимаю. Объясни, ты же теперь у нас единственный «трансферт» на этой планете.
— Что с моим… с тем, вторым парнем?
— О блондине не думай, он нам не нужен. Сосредоточься и как можно подробнее ответь на мои вопросы. Говори всё, что знаешь. Вспомни любую мелочь сказанную «иным».
— Я мало что знаю.
Инженер вскочил:
— Парень, сейчас ты разговариваешь с тем, кого ведёт голос Бога! Если не скажешь того, что поможет моим планам, разобрать я тебя смогу, не моргнув глазом, а вот собрать…! Для этого у меня должны быть веские основания.
— Поздно спохватились. «Иные» покидают Землю, — скороговоркой выговорил Марк, — вот собиратель и открылся мне. Вероятно, он из тех, кто не может просто так выполнять свою работу. Он из «идейных».
Инженер долго молчал, затем продолжил:
— Стоит рассказать тебе кое-что. Про «отступников» ты знаешь всё, что тебе рассказали проги и, вероятно, уверен, что мы — противники Прогресса — рушим народное достояние и стремимся ввергнуть Землю в прежний хаос. Что воспеваем античеловеческую идеологию, руководствуемся низменными целями и вынашиваем коварные планы свергнуть нынешнюю идиллию и повернуть вспять прогресс, кинув мир в «тёмное» время угля и нефти. И без сомнения Пустошь — территория зла. Ежемесячные рейдовые зачистки и который год толпы фильтрационных и прочих изгоев, обколотых даркфомином или просто сошедшие с ума от тяжёлой работы. Всё это ты ежедневно слышишь из всех утюгов, но я не стану переубеждать тебя, я расскажу о другом, о слове Бога, сошедшего на Землю много лет назад.
Он замолчал, собираясь с мыслями:
— Дело в том, — начал он, — что энергия — это основа всей нашей жизни, но парадокс в том, что понимание сей неразрывной связи выработало у человечества главный его страх, боязнь потерять контроль над её источником, а, следовательно, потерять саму жизнь. Страх голода, болезней и старости — не что иное, как боязнь навсегда утратить энергию такую необходимую для продолжения жизни. Это как попробуй я выбить из-под тебя вот этот стул, ты тут же вцепишься в него обеими руками.