Презрение Лорда

— Спокойнее, Кавинант, — сказал он. — В чем дело? Мы — гости.

Но несмотря на свой протест, Кавинант знал, что Этьеран права. Перед его глазами словно проходили эпизоды битвы у Парящего Вудхельвена, когда он сам убивал и наивно думал, что быть убийцей — это что-то новое для него, что-то беспрецедентное. Но он стал им еще раньше, в нем это было с самого начала его сна, с самого начала. Его интуиция подсказывала ему, что никакой разницы не было между тем, что юр-вайлы сделали с духами, и тем, что он сделал с Леной. Он служил Лорду Фаулу с самого первого дня своего пребывания в Стране.

— Нет! — прошипел он так, словно его варили в кипящем котле. — Нет, я больше не стану этого делать. Я не собираюсь больше быть жертвой! — Противоречие с яростью потрясало его, когда он мысленно воскликнул: «Ты изнасиловал ее! Ты, вонючий поганый ублюдок!»

Он чувствовал себя таким слабым, словно понимание того, что он сделал, разрушило его кости.

Морэм настойчиво повторил:

— Неверующий! В чем дело?

— Нет, — ответил снова Кавинант. — Нет.

Он попытался закричать, но его голос звучал глухо и еле слышно.

— Я не стану… терпеть это. Это неправильно. Я хочу выжить! Слышите?

— Кто ты? — прошипела сквозь сомкнутые зубы Мэйнфрол Лифе. Быстро встряхнув головой и молниеносно взметнув руку вверх, она сорвала шнурок с волос и привела его в боевую готовность.

Тротхолл схватил ее за руку. В его старческом голосе слышалась властность и мольба:

— Прости, Мэйнфрол. Тебе не понять этого. Он — носитель дикой магии, которая разрушает мир. Мы должны простить.

— Простить? — пытался крикнуть Кавинант. Ноги его подкосились, но он не упал. Баннор подхватил его сзади. — Вы не можете простить.

— Ты просишь наказать тебя? — недоверчиво спросил Морэм. — Что ты сделал?

— Прошу? — Кавинант напрягал все свои силы, чтобы вспомнить что-то. Потом ему это удалось. Он знал, что ему надо было делать, — Нет. Позовите Ранихинов.

— Что? — негодующе огрызнулась Лифе. И все Рамены эхом подхватили ее протест.

— Ранихинов! Позовите Ранихинов!

— Ты сумасшедший? Осторожнее, Рингфейн. Мы — Рамены. Мы не зовем, мы служим. Они приходят тогда, когда захотят. Слишком много ты на себя берешь. И они никогда не приходят ночью.

— Зовите, я вам говорю! Я! Зовите их!

Что-то в его ужасной требовательности смутило ее. Она заколебалась, глядя на него со смешанным выражением гнева, протеста и неожиданного сострадания, потом повернулась и вышла из-под навеса.

Поддерживаемый Баннором, Кавинант заковылял прочь из-под давящего навеса скалы. Отряд и Рамены потянулись за ним, подобно следу, остающемуся в кильватере корабля, следу ошарашенной ярости. Позади кровавая луна только что взошла над скалой, и отдаленные равнины, видимые за пределами горных подножий перед Менхоумом, уже были омыты алым светом. Этот кровавый поток, казалось, проник в самую структуру земли, превратив камни, и почву, и траву в разложение и кровь. Люди расположились по обеим сторонам площадки так, чтобы освободившееся место освещалось кострами.

Лифе шла сквозь ночь, направляясь к равнинам, пока наконец не остановилась у дальнего край площадки. Кавинант стоял и смотрел на нее. Слабым, но решительным движением он освободился от поддержки Баннора и остался стоять один, словно поврежденный галеон, выброшенный на берег и оставшийся там после отлива, занесенный на невозможную высоту среди рифов. Потом, двигаясь, как деревянный, он подошел к Лифе.

Кровавый отблеск луны лежал перед ним, словно мертвое море, и тянул его, становясь все ярче с каждым мгновением восхода луны. Его кольцо холодно тлело. Он чувствовал себя так, словно был магнитом. Земля и небо были одинаково алого цвета, и он шел, будто полюс, на котором сосредоточилась красная ночь, — он и его кольцо, сила, которая принуждала этот прилив оскверненной ночи. Вскоре он уже стоял в центре открытой площадки. Собравшиеся вокруг были словно отделены от него невидимым колеблющимся занавесом тишины.

Мэйнфрол Лифе потянула руки, словно подзывая в себе тьму. Внезапно он издала пронзительный крик:

— Ееленбрабанал иврушин! Рувин хайнин келенко лирримарунал! Ранихин Келебрабанал!

Потом она свистнула один раз. Этот свист эхом отразился от скалы, словно визг.

В течение долгого времени на площадке стояла тишина. Вызывающим шагом Лифе прошествовала назад, в Менхоум. Проходя мимо Кавинанта, она резко произнесла:

— Я вызвала.

Потом она оказалась позади него, и он очутился один на один с осадой луны.

Но вскоре раздался топот копыт. Огромные лошади пожирали расстояние; звук был столь мощным в ночной тишине, что, казалось, сами горы катятся к Менхоуму. Ранихинов было много — несколько десятков. Кавинант усилием воли заставил себя удержаться на ногах. Его сердце, казалось, слишком ослабело, чтобы продолжать биться дальше. Едва ли он замечал молчаливую тревогу Раменов.

Затем внешний край площадки, казалось, приподнялся, и волна Ранихинов ворвалась на открытое пространство — почти сотня лошадей неслась плечом к плечу прямо на Кавинанта, словно стена.