— А другие… «Прокаженный» — нехорошее слово. Оно слишком коротко для обозначения таких, как ты, как вы. Мне это слово незнакомо, но мои уши не слышат в нем ничего, кроме жестокости.
Кавинант сел на своем месте и отбросил одеяло.
— На самом деле это не так уж жестоко. — Этот предмет казалось, внушал ему стыд. Пока он говорил, то не мог смотреть в глаза Гиганта. — Это либо бессмысленная случайность, либо «форменная пустыня». Если бы это было жестоко, то случалось бы чаще.
— Чаще?
— Безусловно. Если бы проказа была актом жестокости — Бога или кого-то еще — она не была бы столь редка. Зачем довольствоваться несколькими тысячами случайных жертв, если можно иметь несколько миллионов?
— Случайность, — пробормотал Гигант. — Друг мой, ты смущаешь меня. Ты говоришь с такой поспешностью. Быть может, Презренный твоего мира обладает лишь ограниченной силой, чтобы противостоять своему Создателю.
— Может быть. Я как-то не думаю, что мой мир живет по тем же законам, что и этот.
— Тем не менее, ты сказал — разве нет? — что прокаженные есть везде.
— Это была шутка. Или метафора. — Кавинант сделал еще одну попытку превратить свой сарказм в юмор.
— Я никогда не видел между ними разницы.
Гигант долго смотрел на него, потом осторожно спросил:
— Друг мой, ты шутишь?
Кавинант встретил взгляд Гиганта с сардонической улыбкой.
— Очевидно, нет.
— Не беспокойся об этом.
Кавинант воспользовался случаем прекратить разговор.
— Давай чего нибудь поедим. Я голоден.
К его облегчению, Гигант начал тихо смеяться.
— Ах, Томас Кавинант, — сказал он — ты помнишь наше путешествие по реке в Колыбель Лордов? Вероятно, в твоей серьезности есть нечто такое, что возбуждает аппетит.
Протянув руку куда-то в сторону, он достал поднос с хлебом, сыром и фруктами, а также с флягой вина. При этом он продолжал тихо посмеиваться, пока Кавинант набросился на еду.
Насытившись, Кавинант начал оглядываться вокруг. Потом он испытал потрясение, заметив, что пещера обильно украшена цветами. Гирлянды и букеты лежали повсюду, словно за ночь каждый Рамен вырастил сад, изобилующий белыми цветами и зеленью.
Белое и зеленое смягчало суровую обстановку Менхоума, покрывало камни подобно прекрасному ковру.
— Ты удивлен? — спросил Гигант. — Это цветы в твою честь. Многие Рамены всю ночь собирали их. Ты тронул сердца Ранихинов, а Рамены не бездушны и не отличаются благодарностью. Их посетило чудо — пятьдесят Ранихинов предложили себя одному человеку. Я думаю, подобным зрелищем Ранихины не почтили бы даже сам Анделейн. Значит, они вернули ту честь, которая была в их силах.
— Честь? — эхом отозвался Кавинант.
Гигант сел поудобнее и сказал, словно начиная длинный рассказ:
— Говорят, что ты не видел Страну до Осквернения. Тогда Рамены могли бы оказать тебе такую честь, которая принизила бы все твои дни. Все было выше в те времена, но даже среди Лордов не много нашлось бы такой красоты, которая бы сравнилась с великим искусством Раменов. Они называют его «Моррумелд» — «анун-дивиан джиа» на языке Старых Лордов. Это костяная скульптура. Из скелетов на равнине Ра, очищенных временами и стервятниками, Рамены изготавливали фигурки редкой правдоподобности и красоты. В их руках и под властью их песен кости сгибались и становились мягкими, как глина, принимая причудливые очертания, так что из белой сердцевины прошлой жизни Рамены делали эмблемы для живых. Я никогда не видел этих фигурок, но легенда о них хранится среди Гигантов. В лишениях и униженности, долгих поколениях голода, скитания и бездомности, принесенных Ранихинам и Раменам Осквернением, искусство морроумелда было утрачено.
Голос его становился все тише, и спустя миг он громко запел:
— Камень и Море глубоко в жизни…
Тишина уважительного внимания окружила его. Винхоумы остановились рядом с ним, чтобы послушать.
Немного спустя один из них махнул рукой в сторону площадки, и Кавинант, проследив за этим жестом, увидел Лифе, быстро пересекавшую открытое место. Ее сопровождал Лорд Морэм на красивом Ранихине. Это зрелище порадовало Кавинанта. Он допил вино и отсалютовал Морэму.
— Да, — сказал Преследующий Море, заметив взгляд Кавинанта, — многое произошло за это утро. Великий Лорд Тротхолл предпочел не предлагать себя. Он сказал, что его старые кости лучше подойдут лошадке поменьше, имея при этом в виду, как мне кажется, что он опасается, как бы его «старые кости» не нанесли обиду Ранихинам. Но напрасно он недооценивает свои силы.
Кавинант почувствовал в словах Гиганта какой-то намек.
— Тротхолл собирается сложить с себя полномочия после того, как закончится поход, если будет удачным, — сказал он Преследующему Море.
В глазах Гиганта была улыбка.
— Это пророчество?
Кавинант пожал плечами.
— Ты это знаешь не хуже меня. Он слишком много думал о том, что ему не удалось овладеть Учением Кевина. Он считает себя неудачником. И будет думать так, даже если ему удастся вернуть Посох Закона.
— И в самом деле, пророчество.