Презренный кат (СИ)

— Сказывают, в Неглинке-реке рыба говорящая завелась, — ведал он попутчикам очередную новость, старательно расчесывая правую щеку. — Вот если подстеречь её темной ночью, то про всё можно выпытать. Мой свояк слышал, что один мужик про жену свою недобрую весть от рыбы узнал. Раньше он догадывался, а рыба ему всё точности расписала. «Беги, — говорит — , сейчас к дому, но в избу не заходи, а в баню сразу». И всё, как по писаному получилось. Накрыл мужик в бане голубков. С цыганом его баба спуталась. Вот ведь как получилось. Я вот тоже товар свой продам и схожу рыбу ту постерегу, вдруг тоже чего интересного узнаю. А лапти у меня, любо-дорого посмотреть. Смотри какие, загляденье одно. На любую ногу есть: хочешь на мужскую, хочешь на женскую. Всё имеется. А не надо на то и на другое, так и для дитя у меня обувка сыщется. У меня сам боярин Лопухин один раз обувку покупал. Вот ведь, боярин, а не погнушался и доволен был. У меня для любого пара найдется. Только примеряй, не стесняйся. Всю зиму плел и в эту плести буду. Как из Москвы вернусь так сразу в лес на заготовки. Лыко драть сейчас в самый раз будет. В лесу нынче хорошо. Мы с мужиками построим шалаш на полянке и живем там с пол лета. Конечно, каждый сам для себя запас готовит, но живем вместе все. Летом время терять нельзя. Чуть растерялся и в зиму делать нечего будет. Мне бы только в Москве товар поскорее сбыть. Сейчас как въеду в Москву и сразу на Красную площадь. Мы там от нашей деревни место себе соорудили. Заплатить, конечно, пришлось, не без этого, зато нас теперь с товаром не гоняют. Ныне, не раньше, теперь строго стало: где хочешь торговать не будешь. В миг товар отберут. А вот на месте, по правилам устроенном, пожалуйста, торгуй, сколько влезет. У меня ведь многие лапти покупают. Бывает, что и отбоя от покупателей нет. Чего там говорить, бывает, даже на заказ делаю. Вот как.

Немного погодя, наслушавшись хвалебных рассказов про лапти, решил Чернышев Настасье обувку новую купить. Не просто так решил, а после того, как глянул, увлеченный разговором об обуви, на её, избитые тяжелыми дорогами, башмаки. Глянул и ужаснулся От вида их ужаснулся. Места на башмаках живого не было, вот и решил кат своей спутнице подарок сделать, благо в кармане рясы кое-какая наличность еще звенела. Всего за один алтын говорливый возница осчастливил Настасью новой обувкой, да так крепко осчастливил, что она нежно прильнула к груди ката и даже попыталась поцеловать того в щеку. Лапотник хотел подивиться столь странным отношениям между божьими странниками, но махнул рукой и вместо удивления поведал историю грешника Федота из звенигородской обители. С намеком была история. Федот тоже с кое с кем из своих товарищей миловался да к дьяволу в лапы и попал. Историю мужик ведал долго, немного путано, часто сбиваясь на рассказ о достоинствах своего товара, а под конец вообще спутался, обозвав Федота Егором, и обитель уж была не звенигородская, а вроде как давыдово-вознесенская. Короче, опростоволосился мужик на самом въезде в златоглавую Москву. Крепко опростоволосился. Однако он не смутился и быстро рассказал о знаменитом московском разбойнике Евсее Сухоруке. Рассказец был довольно занятен, да только дослушать до конца не получилось. Москва началась.

Монахов на въезде в старую столицу не тронули, а вот с лапотника сразу алтын мыти да три камня для московской мостовой взяли, чем расстроили его до полного молчания да грусти. Не камнями, конечно, расстроили, а алтыном медным, он же сегодня на копейку всего рассчитывал, не знал бедолага, что указ на днях новый вышел. Не успел в деревне своей про повышение мыти лапотник прознать вовремя, потому и загрустил крепко. Так крепко загрустил, что мигом всю разговорчивость потерял. Потому и поехали молча по бывшей столице утомленные путники.

Народу здесь было так много, что телеги чаще стояли, чем ехали. То здесь постоят, то там. Вот потому радушно попрощавшись с расстроившемся возницей, Еремей с Настасьей продолжили свой путь пешком.

— Слышь, — обратился Чернышев к спутнице, когда они выбрались из суеты проезжей дороги на тихую улочку, — а ты случаем не ведаешь где здесь графьев Апраксиных дом, может быть?

— Как не ведаю? — всплеснула руками Настасья. — Конечно же, ведаю. В белый город тебе идти надобно, там хоромы Апраксинские. Наша изба как раз по соседству с ихним дворцом на пригорке стояла. Как раз через ручей от ихнего огорода. Грех, конечно, вспомнить, но очень я любила с чердака за двором боярским наблюдать. Апраксины род известный был. К ним ведь бывало, вся Москва съезжалась.

— А чем же он знаменит был род этот?

— Как чем? Сама царица из этого рода вышла. Мария Федоровна.

— Это ж, какая царица?

— Как какая царица? Жена старшего братца изверга лупоглазого. Федора Алексеевича супруга. Царство ему небесное. Хороший, говорят, был человек, не чета нынешнему сатане. Вот бы его к нам в цари обратно. Вот бы счастье для людей было.