— Никакой он не бунтовщик, — встрепенулась попутчица ката, — торговец он. Торговец смолой сосновой. Поехал батюшка в Петербург смолу продавать. Часть сам он накурил, часть у соседей скупил и поехал. Прослышал батюшка, что в Петербурге цены выгодные дают, нагрузил две телеги и пустился в дальний путь. Напарник с ним в последний день ехать отказался, вот батюшка и решился меня взять. Мне тогда только шестнадцатый годок шел. Девчонка ещё совсем была, да только взять-то с собой батюшке больше некого было, вот он и взял меня. Ругался очень, но взял. До города Петербурга мы быстро доехали, да и в городе все хорошо было. Наша смола корабельщикам понравилась, и велели они сразу же прямо к корабельной стройке товар подвезти. Их старшина место мне показал, а я уж батюшку к месту тому проводила. Только мы подъехали к стройке-то, а туда, как на грех, сатана лупоглазого принес.
— Государя что ли? — удивленно уточнил Еремей.
— Его. Только мне кажется не царь он, а бес настоящий. Сущий сатана. Я как его рядышком увидела, так обомлела вся. Глаза у него огнем горят, щека дергается, и мечется он: то туда — то сюда. То у плотника топор вырвет, и бревно тесать начнет. Ударит два раза по бревну, топор бросит и к кузнецу бежит, вырвет молот, стукнет по наковальне, а потом к паклевщикам. А за ним прихлебатели его бегают, да восхищаются неизвестно чем. Умения какие-то хвалят во весь голос. Смеются сами, наверное, над ним из-под тиха. Хитрые они. Ни одного дела у лупоглазого ведь не получается, а как делу получиться, если он его бросает, не успев, как следует начать. Бегает, руками машет, кричит на всех, а никакого дела до конца справить не может.
— Вот здесь ты Настена врешь, — обиженно возмутился Чернышев. — Государь он по многим делам мастер: он и токарь, он и плотник, он и лоцман. У него умения такие, что другим и не приснятся. Мне про его умения очень верные люди сказывали. Такие сказывали, которые врать не умеют. Руки, говорят, у Петра Алексеевича золотые.
— Тебе сказывали, а я сама видела, — чуть слышно усмехнулась женщина. — Ничего он не умеет, как следует. Ничего. Хватается за всё, а хоть бы чего получилось? Я из-под телеги долго за ним следила. И вот подбегает лупоглазый к телеге нашей. Смолу пальцем тычет и орет: «это что!?». Будто сам не видит? Ему всё сказали, и уйти бы уж ему, но тут батюшка мой извергу на глаза попался, а тот орет: «Давай я тебя поцелую купец за товар отменный!». В другой раз может быть, всё и обошлось, но у батюшки за день до этого зуб заболел, да щека припухла. «Чего это у тебя? — опять орет сатана лупоглазый. — Дайте мне щипцы, лечить буду купца. Не хочу, чтоб он маялся сегодня!» Какой-то доброхот щипцы сразу подает, другой батюшке руки скрутил. Ирод щипцы отцу в рот сует, тащит оттуда зуб, и поднял его на всеобщее обозрение, дескать, смотрите какое гнилье, я вытащил, а зуб-то оказался здоровым Лупоглазый ногой топнул и опять щипцами в рот норовит да еще ругается при этом. «Все из-за тебя купчина, — вопит. — Это я в бороде твоей запутался, потому и с зубом промахнулся. Режьте ему бороду братцы!». Второй зуб тоже здоровым оказался и лишь третий немного с червоточинкой. Отец бледный стоит, кровь у него в бороды капает, а ирод не унимается. «Чарку купцу! — орет. — Пусть за оздоровление свое выпьет». Кто-то стакан с вином подал, а лупоглазому опять не так. Опять неймется. «Что это за чара? — сверкает он зло очами — ковш подайте, да чтоб поболее ковш был!». Заставили изверг батюшку ковш вина залпом выпить. Он как выпил его, так и упал здесь же у телеги, а в ночь помер. Закопали его, смолу забрали, и не стало у меня отца. Вот ведь что ирод с нами сотворил.
— А ты как же без батюшки-то в Петербурге жила? — еле слышно спросил Чернышев.
Настасья ничего ему не ответил. Лежала она тихо-тихо, и будто не было её рядом. Еремей ещё раз спросить не решился, отодвинул немного от лица солому и стал смотреть на сумрак под потолком сарая. Сначала в сумраке, ничего кроме плохо отесанных жердей, не было видно, а потом выплыл неизвестно откуда генерал Ушаков, и строго погрозив Еремею пальцем, зашептал.
— Не верь никому Чернышев, Государь наш Петр Алексеевич по всем делам мастер, а баба эта врагами к тебе подослана. Мерзавка она. Таких мерзавок сейчас много по государству русскому ходит. Смотри Чернышев, как бы и тебя она с пути праведного не свернула бы. Смотри.
— Да какая же она мерзавка, господин генерал? — сразу же попытался разубедить начальника Чернышев. — Несчастная она. Видишь, как с отцом-то у неё получилось? Государь его облагодетельствовать хотел, а вон как оно получилось-то. У мерзавок так не получается. Какая же она мерзавка после всего этого? Ты вот сам посуди.
— Такая же, как и ты, — не дал кату закончить оправдательной речи генерал и уполз ужом под застреху.
Еремей захотел ему что-то крикнуть вслед, но не смог, будто крепкими нитками, сшили ему рот, никак губ раскрыть невозможно.