Пряничные туфельки

— Когда-то давно мне объясняли, что нельзя делать это… если не сойдёшь с ума должным образом, и это сумасшествие и есть любовь, — вспомнила она, — без любви это смешно, стыдно и плохо. Мне было очень хорошо — значит, просто я правильно сошла с ума. Я люблю тебя, Рик, поэтому так и получилось! И ты тоже сказал, что любишь меня…

— Угу, как скажете, леди жена. Всё неважно. Я счастлив, что тебе понравилось, и я тебя люблю. Может, и хорошо, что мы не упустили такую возможность, — он быстрым поцелуем заставил её замолчать. — Давай спать. До утра не так уж много осталось, — он опять легко поцеловал её и вытянулся рядом, продолжая обнимать.

Это у неё мосты сгорели, а он пока ничего не понял. Она настолько изменилась, что он считает, будто её опоили зельем?! И потому, что ей понравилась их первая ночь?..

Но ведь ей понравилось. Было не страшно и не больно, все рассказы оказались неправдой, а объяснение Исминельды — удивительно верным. И засыпать вместе, когда одно одеяло, и это восхитительное чувство близости и тепла тоже одно на двоих — другого счастья просто не бывает…

Утром Рик начал с расспросов. Нет, сначала всё-таки с поцелуя, и так хотелось повиснуть у него на шее и вынудить лечь рядом. Нет, не вышло.

— Доброе утро, кошка, — он решительно отстранился, — просыпайся, давно пора. Как ты?

— Замечательно, — она огляделась, потягиваясь, и всё вспомнила.

Этот ужасный чулан в гостевом доме, и лучшая в мире постель, на которой они провели лучшую в мире ночь — которая начиналась вовсе не как лучшая, а, прямо скажем, отвратительно она начиналась. Она вспомнила подземелье, ржавые цепи, бегущую крысу, и подавила дрожь. Посмотрела на Рика. Ведь она ещё несвободна, и только от него зависит, что будет дальше. Её свобода, её надежды — это Рик. И чтобы поддержала королева. Потому что родные против, и все остальные — тоже.

В его глазах — какое-то напряжение, тревога. Но всё равно он улыбнулся ей.

— Используй меня как горничную. Застегнуть, завязать — надо? Вот с причёской не справлюсь, сразу говорю.

— Рик, а если нас не отпустят?

— Об этом даже не думай, — он привлёк её к себе, заглянул в глаза, — так почему ты оказалась в подвале, кошка? Долго там пробыла? Почему?

— Один вечер. Меня спрятали. От королевы.

— Вот же… — Рик отвел взгляд и процедил что-то невнятное, и тут же взглянул на неё виновато, — а как ты жила остальное время?

— Вполне хорошо.

Посвящать его во все подробности отчего-то не хотелось. Жаловаться — не хотелось. На родственников? Это унизительно. На монахинь?..

Это она обманывалась, вот и всё. Лёд холодный, но это не его вина, это его суть. И у них ничего не вышло, потому что она сбегала, была рысью. Наконец, она рада, что так получилось.

— Поэтому на твоих ребрах можно играть, как на лютне? Уверен, если посмотреть при дневном свете — ты бледная, как болотная ведьма, — не отставал её муж.

— Рик, — вздохнула она, ушам не поверив, — ты так обо мне думаешь?

— Я тобой восхищаюсь даже в таком образе, — край его рта дёрнулся в улыбке, — но всё же?

— Всё хорошо, Рик, — вздохнула она. — Это монастырь. В монастыри ездят не затем, чтобы много есть.

— Это я понимаю. Но зачем ты сотворила с собой такое? Как любящая тётушка это допустила? Да отвечай же, пожалуйста, — он обнял её, не давая опустить голову.

— Всё хорошо, Рик, — она сморгнула слёзы. — Давай просто уйдём отсюда, и всё будет хорошо.

— Прости. Прости, кошка! — спохватился он. — Не плачь. Я не хочу обижать тебя. Конечно, мы уйдём. Но всё-таки надо выяснить, что за зелье ты выпила.

— Рик, нет. Не поили меня зельями! — отчего-то сестре Руте Ринна очень хотела верить. — Последние дни, во всяком случае.

Теперь Рик нахмурился ещё больше, его взгляд потемнел — даже в неверном свете свечей это было видно.

— А в первые — ты и не отрицаешь.

— Чтобы охмурить ненадолго, когда я хотела уйти.

— Демоны зелёные! Вот ты и начала правду говорить?

— Рик. Это всё. Пожалуйста. Помоги мне лучше одеться, сам говоришь, что уже пора, — она выхватила из узла сорочку.

В платье бы запуталась, если бы он не помог — расправил, помог нырнуть в прохладное на ощупь, но такое уютное полотно из шерсти и шёлка. Это дневное платье она носила последние пару лет в Ленгаре, когда начиналась осенняя прохлада. Теперь оно свободно болталось на талии — Рик показал ей это, подцепив пальцем. Отделанный кружевом корсаж поверх платья он сам надел на неё и застегнул, медленно, каждую пуговку, то и дело отрываясь на то, чтобы целовать. И это было куда лучше, чем разговаривать про монастырь. По бокам корсажа ещё была шнуровка, так что он сел, как надо.

— Сколько дней назад был праздник равноденствия?

— Я не помню.

— Два дня назад — как можно забыть?

— Рик.

— Перестань выгораживать тётушку, — попросил он, — мы всё равно ничего ей не сделаем. Даже недовольство королевы для неё как тёплый дождик. Правда, их враньё и увёртки она им припомнит, ручаюсь. У неё память хорошая.

— Но тебе откуда это известно?