Читаем Прятаться больше не с кем полностью

— Дэнни, ну не будь ты таким упрямым. Давай я буду говорить, а ты можешь не отвечать, кивать головой — да или нет — я помню, как ты не любишь со мной разговаривать.

Сыграем разок по твоим правилам, мама. Валяй.

Прохожу в комнату, сажусь рядом с Миднайт и тоже смотрю в стену.

— Дэнни, ох, хахаха, ты смущён? Выглядишь растерянным, очень хочу думать, что понимаю тебя.

Она закуривает ещё одну, я тоже беру сигарету, но не поджигаю, катаю её между пальцев, мну и разглаживаю.

— Прости, что говорю о себе, но я знаю, чего хочу. Я также знаю, что как мать я для тебя никто, по сути, матери у тебя и нет, если брать в расчёт то, как ты ко мне относишься.

Она почти не затягивается, пепел падает на её голый живот, хороший

— Кто я для тебя, Дэнни?

— пресс, рельефный, для её возраста просто шикарный. Но обычно дело не в возрасте, а в желании.

— Я уже не уверена даже, что я мать в привычном смысле этого слова. А сейчас ты думаешь, хахаха, посмотри на меня — сделаем такой киношный эффект — кто это? ЭТА разве моя мать? Может ли она ей быть в принципе, биологически?

Может, наверное, хочешь тест на ДНК? Какие образцы тебе нужны?

— Биологически — да, а по ощущениям, по каким — то внутренним переживаниям, интуиция опять же, то есть если смотреть вот так, то нет, не мать. Ты сам для этого многое сделал.

О да, мама, ещё как сделал, старался так, что чуть не обделался, а до тебя только сейчас доходит. Но в какой момент!

Её сигарета потухла, она кладёт окурок в пепельницу, долго им возит внутри, размазывает пепел по стенкам, наверное, такими же движениями, как пять минут назад размазывала смазку внутри пизды. Тщательно, не спеша.

— Дэнни, логично, что ты хотел бы спросить про Фила — но спрашивать ты не будешь, как договорились — так вот, обойдёмся без разговоров. ээ. без мыслей о нём.

Конечно — конечно, Миднайт, вершиной его «карьеры» был я судя по всему. Пик, на который второй раз не взобраться, пик, который больше некому покорять. Сказала бы прямо, что ты!; можно подумать, это не ты сейчас сидишь со мной рядом, не ты дрочила на этом диване десять минут назад. Я думаю не вслух, но слабо, незаметно жестикулирую — такая привычка — и глажу бедро Миднайт, гладкое, блядь, что я делаю.

— Видишь ли ты, какая я, кто я, не видишь,

Я вижу, Миднайт, что поддаюсь, поддаюсь не тебе, а своим желаниям, влечениям, я вижу, что ты не напряжена, какой хочешь казаться, ты не хочешь сказать мне ничего особенного, эй, Миднайт! Я уверен, что предварительные ласки выглядят по — другому.

— Не хочешь видеть — это всё срань и сказки для слабаков.

Она накрывает мою руку своей, я её отталкиваю и — шлёп — легонько бью Миднайт по ляжке. Всё она понимает, ещё одна попытка давления — и я снова один, радуюсь и грублю ей.

— Ладно, Дэнни. Я сама сейчас как слабак.

Она раздвигает ноги.

— Просто выеби меня.

Поворачивает голову в мою сторону.

— Выеби с теми эмоциями, которых я не могу в тебе прочитать. Попробую почувствовать.

Я в замешательстве. Теперь я её хочу. Недостатка в сексе у меня не было, но почему не попробовать ещё кого — то, она всегда рядом, я..

— Два человека идут по траве, я делю всё на десять, а он делит на две, на две сильных ноги, на две сильных руки, мои мысли упруги, его мысли туги, мои ноги не чувствуют холод земли, отодвинь мой бокал, половину налив, что твоё — то пей, я справлюсь одна, моя совесть черна, твоя совесть черна, что мне нужно решить, что мне можно увидеть, что мне можно сказать — и нужно ли, я бессильна, можем здесь и остаться, продолжать есть ли смысл, путевыми заметками каждый палец исписан, я не лезу в твоё, ты не правишь мой почерк, ты не сможешь сказать, даже если захочешь, действуй же, я отменяю слова, мы выиграем оба, друг друга сломав.

Я грубо взял Миднайт за руку, поднял, развернул затылком к себе, она встала коленями на диван, выгнула спину, и облокотилась руками на жёсткие подушки.

Дэнни, мой, блядь, мальчик, помыл ли ты сегодня свой писюн, а? Сколько раз? Покажешь? Мамочке нужно убедиться, что ты соблюдаешь интимную гигиену. Сейчас, сейчас покажу, ага.

Стягиваю с себя трусы, смотрю на пизду Миднайт — она готова, вставляю сразу глубоко, Миднайт ойкает, но я её просто натягиваю, хуярю как штамповщик на конвейерной ленте, она не сдерживается, кричит, бью её по жопе и хватаю за волосы, поднимая вверх голову, у неё хорошие густые волосы, их приятно держать, их удобно держать, отпускаю и хватаюсь обеими руками за грудь — упругая, будто меня и не было, всё, кончаю в неё, вынимаю,

— Уходи.

— восстанавливаю дыхание. Миднайт быстро уходит, сперма течёт из пизды, оставляя пятна на полу, я иду к столу и закуриваю. Ну да, главный страх победил — мне понравилось, я хочу ещё. Я родился не через пизду — она у неё слишком узкая — и сейчас я думаю о том, что ни о чём не думаю, стою у окна, курю, выделения Миднайт подсыхают на моём члене и мне тоже нужно в душ. Жду, когда она выйдет оттуда,

— Можешь идти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белые шнурки
Белые шнурки

В этой книге будет много историй — смешных, страшных, нелепых и разных. Произошло это все в самом начале 2000-х годов, с разными людьми, с кем меня сталкивала судьба. Что-то из этого я слышал, что-то видел, в чем-то принимал участие лично. Написать могу наверное процентах так о тридцати от того что мог бы, но есть причины многое не доверять публичной печати, хотя время наступит и для этого материала.Для читателей мелочных и вредных поясню сразу, что во-первых нельзя ставить знак равенства между автором и лирическим героем. Когда я пишу именно про себя, я пишу от первого лица, все остальное может являться чем угодно. Во-вторых, я умышленно изменяю некоторые детали повествования, и могу очень вольно обходиться с героями моих сюжетов. Любое вмешательство в реализм повествования не случайно: если так написано то значит так надо. Лицам еще более мелочным, склонным лично меня обвинять в тех или иных злодеяниях, экстремизме и фашизме, напомню, что я всегда был маленьким, слабым и интеллигентным, и никак не хотел и не мог принять участие в описанных событиях

Василий Сергеевич Федорович

Контркультура