Прятаться больше не с кем

«Усадьба. Традиционная русская семья, большой дом, родовое гнездо, дети, дети, дети, дети — семь, восемь — сколько получится, вставать в 4 утра, перепихнуться, идти доить корову, любить её, выращивать, а потом сунуть ей нож в шею, хорошая коровка, мы тебя выжали, а теперь что ты можешь сделать, только мычать, хрипеть и смотреть на меня грустными глазами, пока я режу тебя, ну, ну, сейчас всё кончится, если перерезать нужную артерию, где же она, бульк, не ори ты так, не мешай мне думать. На лугу ещё несколько смертниц, не забыть подоить их, ой, курочки несут яйца в корзинках, а вот на тебе, курочка, топориком по шее, кис — кис — кис, ммм, держи — ка куриную голову, милый котик. Баня, огороды, картошка, убийства из — за доброты, мороз, печка, дым стелется по земле, речка, зацепиться за корни деревьев и не всплыть, и чтобы течением унесло. Традиционная русская семья. Усадьба. Родовое гнездо».

— это поебень, где я, а где деревня, гуси — лебеди и тёплая коровья кровь по утрам. Возвращаюсь к Джону и Кей. Стою и слушаю, о чём они говорят, не вмешиваюсь.

Ощущаю, что слегка пьян. Говорю Джону

— Подожди, хочу сказать кое — что.

–, мысленно формулирую — звучит хорошо, но когда я начинаю говорить, моя речь превращается в какие — то просьбы перепившего бомжа.

— Кей, бля..

Они оба взрываются хохотом.

— Я, бля, хочу, бля, спросить тебя, бля..

Нда. Я ведь не настолько пьян. Или я знаю ответы заранее, поэтому не утруждаю себя чистотой речи?

— Вот о чём..

Педики, засранцы, прекратите ржать хотя бы на минуту.

–

Я смотрю на них, они типа сдерживают смех, делают серьёзные лица, вдыхают и выдыхают, попёрдывают губами, мне не смешно, мне даже обидно, но нужно закончить «речь», даже если «нужно» никому не нужно, как я понимаю.

— Кей.

Она хлопает глазами и ржёт.

— Выходи за меня замуж.

Джон охуел и замолк, Кей продолжает хлопать глазами и растягивает рот в улыбке, уже не ржёт, как её лошади в воображаемой усадьбе. А я — то сейчас как раз чувствую себя ишаком из соседнего дома. Они оба разглядывали меня секунд десять, столько же длилась тишина. Потом они снова взорвались. Я закурил и продолжал смотреть на них.

— Нет, Рэ, я не готова.

— Рэ, а где кольцо? Цветы, открытки с приглашениями.

— Нет, Рэ, я не готова.

— Рэ, а костюм?

— Нет, Рэ.

— Рэ, а.

— Нет.

— Рэ.

И смех постоянный, такой фон, что заглушает шум Садового кольца, «Атриума» и Курского вокзала.

— Почему?

–

–

Предсказуемо. Мне могли быть интересны ответы, если бы я их ждал. Я сделал предложение, потому что больше не оставалось вариантов как — то расшевелить ситуацию, впереди тупик, но полно ещё пространства, чтобы успеть развернуться, но начинаешь пробовать, слева стена, справа, не успеваешь проскочить в зазор, горизонт падает, можно пойти назад, но хуй там, я вижу главную улицу сквозь толстое стекло, чистое, не искажающее перспективу.

Мне сразу было понятно, во что я ввязался, с самого первого сообщения, были определённые цели, я мог влиять, я мог исправлять, не всё было в моих силах, в моих руках вообще были только сигареты и сиськи, и немного пота рук других, тех, той, не важно, важно то, что сейчас, в сквере на Воронцовом поле, стало свободнее, несколько лет схлопнулись в очередной быстрый опыт, очередная сделка со временем закончилась и я пью, я наслаждаюсь вкусом «Хобгоблин вичвуд», я знаю, что сегодня мы будем трахаться так, будто моих слов никто не слышал.

Джона смешила форма моего предложения, а Кей — содержание.

— Рэ, конечно, спасибо за предложение,

Не за что, моя девочка, моя маленькая готическая принцесска, смотри, вон сатана на башенке, чешет свою жопку грязным копытцем и открывает пасть в беззвучном приглашении. «Конечно спасибо», блядь.

— Мне приятно, и это неожиданно. Я не сомневаюсь, что ты это искренне. Я… У меня..

Осечка, да? Подбор слов выдаёт одни банальности, но ты же не такая, о нет.

— У меня нет слов. Я не могу принять твоё предложение.

Дальше, дальше.

–

Что — то мне не хочется возражать. И изображать понимание не хочется. Но я спрашиваю

— Почему?

— и сам себе начинаю отвечать, но Кей мнётся и начинает бормотать.

— Потому что это всё не то. То, что между нами. Нет, я так не могу, хахаха. Предложение, свадьба, платье, ох, как же хочется..

Она говорила что — то ещё, но я её не слушал. Я свёл всё к шутке, всем было смешно, мы вернулись к первоначальному настроению вечера, сходили к Яузе, к шлюзу, и вернулись к метро. Яуза.

«Мы шли по набережной, говорили мало, Кей была напряжена, смущена — её обычное состояние, никакой уверенности в себе, в своих словах и действиях, не робость, а жёсткий страх сделать что — нибудь не так, её не должно быть здесь.

Трахая её, я прорывался сквозь эти переживания, она опиралась руками о парапет, куртка задрана, штаны спущены до колен, около ноля или плюс один, туман, снег тает, я соскальзываю в лужу, мы сказали друг другу за вечер не больше сотни слов и сейчас тоже было беззвучно, быстро — секунд двадцать — и неудобно. Сперма летит в снег, кровь капает, Кей вытирается влажными салфетками. Я вижу то, чего больше не увижу позже — эмоции в её глазах. Испуг.