Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Исходившая от наступавшей Красной Армии угроза много раз становилась предметом обсуждения с латышскими министрами. Когда стало известно о прорыве под Нарвой, меня разыскали Вальтер и Уллманн и, будучи шокированы, стали расспрашивать, а можем ли мы что-либо против этого предпринять. Вместе с Вальтером я отправился в штаб армии, чтобы он там имел возможность убедиться, что недостатка к тому доброй воли с нашей стороны нет. По отношению к латышскому правительству я придерживался мнения, что Германия в моральном отношении обязана защищать прибалтийские земли до тех пор, пока они не создадут собственные силы обороны, а потому обещал, что эта защита будет осуществляться до пределов возможного, хотя и не стал скрывать, что армия в таком состоянии, что это ставит рядом с такими намерениями большой вопросительный знак.

Жители Прибалтики немецкого происхождения еще до того, как я получил свой официальный пост, отправили своих добровольцев из числа молодежи в организации, где они проходили обучение с помощью германских солдат. Это случилось еще в то время, когда на столь близкую опасность еще никто не рассчитывал[143]. За счет этого хотели заложить основу для будущих вооруженных сил прибалтийских государств. Таким образом, рассчитывали, что времени будет достаточное потому и сделано было немногое. Уже с первых дней моей деятельности я полагал, что обязан всемерно способствовать развитию этого небольшого ополчения – ландесвера. Я наседал на латвийское правительство, чтобы оно признало официальный статус сформированных балтийскими немцами рот и направило бы на их укомплектование и латышскую молодежь. Но латыши в этом вопросе были особенно недоверчивы, а потому все совещания с мертвой точки так и не сдвинулись. Немцы же, напротив, даже удвоили свои усилия, постоянно выпуская воззвания к добровольцам. Штаб армии помог вооружением, насколько мог, так что примерно к началу декабря эта горстка продвинулась столь далеко, что ее можно было двинуть в бой. Наконец и латышское правительство все же разглядело необходимость формирования для себя защиты, а потому дошло до своего рода соглашения с Национальным комитетом балтийских немцев. Теперь в рамках ландесвера формировались немецкие, латышские и русские роты, которые были поставлены под командование германского офицера, для этой цели вышедшего из состава частей германской армии. Никакого официального отношения к этим войскам германские инстанции не имели. Вследствие этого мы были не обязаны оснащать эти войска, а при открыто антинемецких настроениях не только у латышского правительства, но и у латышского населения не имели особой склонности давать в руки оружие бойцам ненемецкого происхождения. Латышское население постоянно натравливали против Германии в газетах и на собраниях, каждый день в латышских изданиях выходили яростные, откровенно оскорбительные по отношению к Германии статьи, так что казалось весьма рискованным выдавать этим людям оружие. Лично я охотно пошел бы в этом отношении навстречу латышскому правительству, однако конкретно в этом вопросе ничего не мог сделать, ведь я не мог распоряжаться запасами имущества армии[144]. А вот штаб армии к латышским пожеланиям относился отрицательно. В этом вопросе позиция командования, как выяснилось позднее, была более правильной, нежели моя.

Между тем, события на фронте принимали все более неблагоприятный оборот. Эвакуации наших войск, находившихся в северной Эстонии, препятствовала не только Красная Армия, но и эстонская милиция[145]. В предыдущей главе я упоминал, что некоторые солдатские советы в Эстонии весьма легкомысленно выдали эстонскому ополчению оружие[146]. Теперь же эти вооруженные эстонцы, сбившись в банды, рыскали по стране и становились все более опасными для наших эвакуируемых солдат. Неоднократно на небольшие их партии внезапно нападали и заставляли сложить оружие. При этом самым постыдным образом не единожды доходило и до того, что наши солдаты позволяли себя разоружить, не сделав ни малейшей попытки сопротивляться. Там же, где они показывали эстонцам зубы, последним приходилось плохо. Так, например, мекленбургские драгуны[147], отступая на родину, в ходе стычки с превосходящим эстонским отрядом смогли примерно наказать их за наглость, пролив кровь, но не потеряв ни одного человека и ни одной лошади.