Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Уже настал вечер, а делегация все еще не вернулась. Я все чаще запрашивал в штабе армии, не пришло ли туда известие от нашей экспедиции. Но его не было. Меня это очень обеспокоило. Беккер жил рядом со мной в доме посольства. Несколько часов я лежал в кровати, чтобы скрасить ожидание – читал. Но Беккер не вернулся. На следующее утро я обсудил это с Буркхардом. «Если кто-то сможет везде пробраться и добиться своего, так это Беккер. Нам совершенно не о чем беспокоиться. Сегодня, завтра или послезавтра Беккер появится здесь с сияющим лицом и положит к вашим ногам главаря большевиков!» – возразил мне Буркхард. Однако меня это не успокоило, и я приказал подать машину, чтобы самому отправиться на поиски экспедиции. Но тут началась оттепель, снег совсем размок, а нам пришлось, отъехав от города едва 5 км, повернуть восвояси, ведь проехать было невозможно.

Я поехал на станцию и потребовал там локомотив для поездки в Хинценберг. А там тем временем часть сообщения уже приняли на себя латыши, а они отнюдь не спешили выполнять мои требования. Но это действительно неудачное обстоятельство оказалось для меня даже удачным. На фронте под Хинценбергом что-то происходило. Стоявший там ландесвер после внезапной атаки отступил. Ему в подкрепление был направлен бронепоезд. На нем я и поехал в Хинценберг. Там я надеялся воспользоваться еще каким-нибудь случаем и поехать дальше.

Но в Хинценберге я узнал, что в полдень днем ранее делегация проехала здесь, отправившись дальше на северо-восток. Так как никакого другого транспортного средства я не раздобыл, то вновь поднялся на бронепоезд, который намеревался ехать в сторону предполагаемых позиций русских. О военных событиях в Хинценберге было неизвестно ничего, кроме того, что я знал и сам. О солдатах ландесвера тоже ничего не было известно, не знали, пленены они или погибли. Об их судьбе сказать было нечего.

Площадка бронепоезда была занята четырьмя пулеметами и восемью солдатами. Когда мы медленно проехали около 2 км, из соснового леса, справа от железнодорожной насыпи, нас обстреляли из винтовок. Мы поехали вперед чуть быстрее, уже встали в готовности к стрельбе у бойниц. Я тогда взял одну из многочисленных винтовок и подумывал тоже принять участие в стрельбе. Когда мы подъехали к лесу примерно на тысячу метров, то взяли его под обстрел. Русские отвечали нам откуда-то из полевого орудия. Мы остановились и прекратили стрельбу, чтобы выманить противника. Но все было тихо. Спустя какое-то время слева от железнодорожной насыпи объявился отряд ландесвера. Я вышел и переговорил с их командиром. Это был молодой однорукий лейтенант. Он рассказал о случившемся.

Из занятой деревни каждую ночь выставляли охранение на отдаленном перекрестке дорог, хотя там никто не показывался. В прошлую ночь один молодой доброволец из Германии, которому надо было заступить в охранение, отказался идти туда на пост, ведь там ничего не происходит. Однако именно в ту ночь русские как раз пошли по этой дороге, чтобы обойти их небольшую позицию. Взятым под обстрел с трех сторон, им пришлось отступать с немалыми потерями. Из 180 человек были налицо только 79. Полагали, что другая часть прорвалась на север и тем спаслась. Однако о них ничего не было известно. Вообще же неудачу списывали на отсутствие полевых орудий. Батарея, приданная отряду, должно быть, расположилась на отдых. Ее обязана была сменить свежая батарея из Риги, а потому она снялась; но батарея на смену так и не прибыла.

Мы взяли раненых в поезд и вместе с ними поехали назад. В Хинценберге я обещал солдатам, которые готовы были держаться и дальше, что обеспечу им артиллерию и остальное. Вместе с ранеными вечером я прибыл в Ригу. О Беккере и судьбе делегации все еще не было никаких вестей.

* * *

Формирование Железной дивизии продвинулось лишь настолько, чтобы был уже штаб полной численности, а также собственная штаб-квартира в Риге. В качестве командира прибыл воевавший до перемирия на Западном фронте полковник Куммер, который попросту без отдыха пытался, невзирая на все трудности и упущения, хоть что-нибудь сделать из этой части. Я предложил ему квартиру в уже обжитой мною Позельской вилле на Николай-штрассе[162], он туда въехал, а я в связи с этим получил возможность вести с ним частые и приятные беседы.