Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Поначалу никаких записей о прибытии англичан я не делал. 23 декабря, однако, ко мне явился один молодой полковник и передал пожелание командующего английской экспедицией переговорить со мной. Так как я собирался затронуть при этом военные вопросы, то попросил штаб армии принять в этом участие. А там между тем случились перемены: как я узнал из газет, командующий фон Катен и начальник его штаба выехали, а на их место заступил прибывший тем временем из Дерпта генерал-лейтенант фон Эшторф, приняв на себя командование всеми оставшимися еще войсками. В качестве начальника штаба к нему был прикомандирован бывший начальник штаба 2-й армии подполковник Бюркнер[157]. Вместе с Бюркнером и моим заместителем Буркхардом я поздним вечером поехал на Двину, чтобы вступить в переговоры с англичанами. Не слишком хорошим предзнаменованием было то, что по дороге туда нас забросала камнями группа солдат, причем германских солдат. Вспомогательный крейсер стоял ниже по Двине примерно в 10 минутах езды от центра города. Вход к месту швартовки охраняли два германских часовых, а у трапа уже стоял на вахте англиискии матрос, который отдал нам честь. «Принсесс Маргарет» была не слишком гостеприимным кораблем, помещения под палубой, где мы вели переговоры, были до бедности простенькими, а некоторые двери и вовсе завешены холщовыми портьерами. На палубе нас приветствовал офицер, который проводил в комнату для переговоров, где нас стоя встретили наши партнеры. После краткого и с обеих сторон весьма формального представления и приветствий начались переговоры. Англичане начали их с заявления, что прибыли, чтобы наблюдать за исполнением договора о перемирии. Потом они сразу же поставили целый ряд вопросов и требований, на которые нам пришлось дать ответ. В принципе же намерения англичан сводились к тому, чтобы на основании условий перемирия заставить нас принять на себя военную защиту прибалтийских государств. Они опирались на статью 12 договора о перемирии[158], неопределенная формулировка которой могла стать основанием для подобного нашего обязательства. Я позволил себе более к этой статье не возвращаться, ведь у меня не было полномочий для заявлений по данному вопросу, но сказал, что мы готовы к дальнейшей защите прибалтийских стран в пределах наших возможностей. Однако деморализованная ужасным договором о перемирии армия осуществлять эту защиту более не может. Подполковник Бюркнер вслед за этим описал военную обстановку. Действующие против стран Прибалтики силы красных оценивали в 16 тысяч человек[159], у них была и кое-какая полевая артиллерия. Оборона же располагала лишь небольшими и не слишком надежными в их использовании отрядами. Добровольцы так называемой Железной дивизии периодически подчеркивали добровольность своей службы в слишком уж недвусмысленном тоне. Трудно было их удержать на местах размещения и отправить на фронт в указанные сроки. В общем и целом можно было рассчитывать лишь на 600–700 штыков, которые могли быть противопоставлены Красной Армии. Англичане же требовали не только удерживать Ригу и всю до сих пор не занятую красными округу, но даже вели разговоры об отвоевании уже оставленной территории и настаивали, чтобы более не вывозили ни одного человека и ни одного орудия. Бюркнер объяснил им, что подобные меры непременно приведут к немедленному мятежу в войсках, а потому полностью отклонил всякую возможность и далее рассматривать предложения англичан. Они еще некоторое время резонерствовали на эту тему и возлагали на нас ответственность за весь ущерб, нанесенный наступлением Красной Армии, но затем вдруг оставили этот вопрос и удовольствовались нашим заявлением, что мы будем отражать наступление Красной Армии, насколько это в наших силах, при этом Бюркнер не оставил никаких сомнений в том, что Ригу долго удерживать более не удастся. Когда я спросил англичан, в какой степени сами они будут принимать участие в столь упорно требуемой ими защите территории, ответа не последовало. Тогда мы встали, а так как англичане продолжали молчать, наша сторона сочла разговор оконченным и распрощалась.