Прибрежье: глубина (СИ)

Снаружи стемнело. Всходила луна – большая и темно-желтая у самого горизонта. Небо казалось чистым, и только через объектив Дин увидел облака, наползающие с севера. Скорее всего, завтра погода испортится. Море под обрывом негромко шуршало камнями, будто перебирая богатства. Дин заглянул вниз, но ничего не увидел.

– Где же ты теперь, Эйдан? Что сейчас делаешь?

Ночь обступала со всех сторон, не давая ответа. Дин медленно пошел к своему дому, чувствуя себя единственным последним жителем планеты.

– Ну вот, утром придет Адам, а у меня ничего не измени…

Дин поперхнулся и застыл. Конечно, вот о чем следовало спросить у Карла! Он развернулся и побежал обратно, горячо надеясь, что после его ухода тот не достал из чулана чей-нибудь труп и не превратился в разумную медузу. К счастью, ничего ужасного не произошло: Карла он встретил снаружи, у домика-метеостанции. Вооружившись фонарем и сжимая в руке распечатки с инструкциями, тот собирался входить внутрь.

– Дин? Ты забыл что-то?

Ири подбежала и ткнулась лбом в колени, это было неожиданно приятно.

– Да, забыл. Хотел спросить: может ли со мной что-то случиться, что я перестану быть человеком?

– Ну… да, конечно, – Карл явно не ожидал такого вопроса. – Многие люди перерождаются в море, становятся другими. Или ты про фей спрашивал?

– Нет, про море интересно. Для этого надо утонуть? Другого пути нет?

– Не только, что за глупости. Можно жертвовать, предлагать обмен, заключать сделки. Проще всего обратиться напрямую к…

Глухой шум и последовавший за ним грохот прервали речь Карла, они с Дином разинув рты уставились на темные окна запертого дома девочек. Нигде ничего не двигалось и не гремело больше, Ири склоняла голову набок, прислушиваясь.

– Что это было? – шепотом спросил Дин.

– Наверное, рухнуло что-то из мебели. Или, может, чайки освоили чердак? – нахмурился Карл. – Я недавно выгонял овцу из башни маяка, так она возвращалась несколько раз!

– Сочувствую. Ладно, я пойду, пока и твоя мебель тоже не взбесилась от моего присутствия. Спасибо за ужин и беседу еще раз.

– Дать фонарик с собой?

– Нет, я дойду: луна поднимается.

Дин шел, забыв про камеру на плече и красивые пейзажи. Он думал о том, что успел сказать ему Карл: можно стать кем-то другим, не быть больше слабым человеком, который умирает от общения с жителем моря. Нужно просто найти способ… заключить сделку. Море мягко серебрилось под лунным светом. Сверху оно казалось спокойным и тихим, но в глубине под многотонным слоем воды скрывались тайны, о которых большинство людей и не подозревало. Дин пока не знал, как он будет искать Эйдана и заставлять его вернуться, но в его нынешнем существовании теперь появилась какая-то цель.

Дома было душно. Дин распахнул окно и какое-то время прислушивался к шуму моря. Поднимался ветер, облачный фронт подошел гораздо ближе и теперь просматривался даже из комнаты. Кажется, можно было различить даже запах дождя, но Дин не слишком доверял своему носу.

Пора было ложиться спать, и усталость давала о себе знать тенью головной боли и апатией, но Дин боялся уснуть и снова увидеть… что угодно, если честно. Он так устал от этих снов, рвущих остатки души на части, что проще было дождаться утра, просиживая часы в интернете. О работе с фото не могло быть и речи: усталые глаза с трудом различали контуры на мониторе, не говоря уже о тонких переходах цвета и мелких деталях. Сидя на кровати и бесцельно выдвигая ящики комода, Дин наткнулся на шкатулку, подаренную Адамом на день рождения. Она пострадала после встречи с Весенней королевной, но Адам ее успешно починил, хотя у Дина с тех пор не было повода ее достать и использовать.

Все ключики были на месте; Дин пробежался по ним пальцами и зацепился за самый крайний внизу. По размеру он был меньше прочих и напоминал сухую веточку. Ключ плотно сидел в своем гнезде и проворачивался туго, но на каждом обороте издавал тихую ноту. Наконец, тихий щелчок оповестил Дина о полном заряде. Шкатулка ласково зажурчала, как вода на перекатах. Звуки основной мелодии слышались словно издалека, постепенно приближаясь. Низкие и глубокие ноты, похожие на голос виолончели, уступали место изящной вязи музыки флейты, а за их разговором кто-то тихо касался натянутых струн.

Дину вдруг стало трудно дышать. Тяжелый ком, стоявший в груди с того самого дня, поднялся в горло и начал горчить, заставляя часто сглатывать. Оставив шкатулку петь на комоде, Дин вышел в гостиную, оттуда – на кухню. Удивительным образом музыка не сделалась тише, словно окутывая его. На глаза попался веселый рядок чашек на стене, тех самых, любимых. Синяя – для Дина, желтая – для гостей, а красная…

Дин увидел, как растекается картинка перед его глазами: поплыл светлый абажур лампы, чашки превратились в цветные пятна, а горечь из горла поднялась выше, заполняя голову.