Неясно, откуда вдруг возникшая тревога сорвала с места бессмертный дух, и он вновь на несколько лет заметался вихрем среди ущелий, словно спасаясь бегством от преследующей его мысли. Но невозможно убежать от самого себя. Чем сильнее старался он прогнать воспоминания о золотоволосом эльфе, тем настойчивее они преследовали его. Тревога не проходила, изматывала, мешая сосредоточиться, перерастая в ужас.
В какой-то миг мучения стали нестерпимы, и Майрон впервые с того далёкого дня битвы позволил себе задуматься о причине своих мук. Он перестал бежать от преследовавшего его образа, вместо этого призывая его предстать перед своим мысленным взором со всей ясностью. Бестелесный дух словно объяло жгучее пламя Ородруина, стоило лишь мысленно вновь погрузиться в ледяную глубину серебристо-голубых глаз.
Неведомая доселе ненависть захлестнула волной, причиняя жестокие страдания. Никогда со времён сотворения мира он не испытывал подобной ненависти ни к кому и ни к чему. Ненависть, не знающая границ, лишающая разума, причиняющая боль, жаждущая унизить, уничтожить и… умереть.
Подгоняемый ненавистью Майрон лёгким ветром понёсся на север, где в глубине пещер Мглистых гор укрылись остатки его разбитой армии. Он нацелился на гору Гундабад, с недавних пор отнятую орками у прежних хозяев — гномов.
Хозяева Гундабада с восторгом встретили весть о возвращении тёмного властелина и сразу присягнули ему на верность. Пламя горнил вновь озарило подземелья великой горы, а звон металла заполнил шахты и галереи.
Орки вновь стали множиться, но, строго соблюдая пожелания господина, не смели проявлять свое присутствие до поры до времени дабы не нарушать спокойствие соседей.
Два обстоятельства занимали Майрона больше всего: Единое Кольцо, предположительно утерянное где-то в Ирисных Низинах, и ставшая почти осязаемой ненависть к эльфийскому владыке, чей образ ни на миг не оставлял в покое.
Майрон помнил, что именно Трандуил стал причиной его нынешнего незавидного положения. Не обернись майа тогда, сейчас этот высокомерный эльф уже не сверлил бы мысли Майрона таким наглым, полным ненависти взглядом, не преследовал бы, словно тень в ясный день. Он почтительно склонил бы голову, спрятав под ресницами свой взор, не смея поднять его без позволения. И тут же тенью мелькнула мысль, что, если… пусть лучше он смотрит своим лучистым взором, полным смирения, восхищения и… любви. Майрон был потрясён. Для него слово «любовь» было простым набором звуков, лишённым всяческого смысла. Любовь — это удел низших созданий. Он, майя, всегда считал себя выше каких-либо чувств. Он не нуждался в любви, он не знал любви и не желал её знать. Любовь — досадное недоразумение, часть несовершенства этого мира. Нелепо предполагать, что ему может быть нужна любовь вообще, и какого-то эльфа — в частности. Прерывая поток размышлений, принявших странное направление, Майрон вновь сосредоточился на Кольце. Ненадолго. Снова и снова он сознавал, что его собственные мысли не подвластны ему. Они своевольно возвращались к обладателю колючих светлых глаз, лишая покоя, раз за разом заставляя срываться порывом ветра и нестись куда угодно, лишь бы успокоиться. Тогда пришло решение покончить с этим раз и навсегда. Отомстить, уничтожить. Нет, не просто уничтожить, а отомстить изощрённо, упиваясь своим торжеством, утоляя жажду мести мелкими глотками. Но месть особенно сладка, коль тщательно продумана.
Отдав необходимые распоряжения в Гундабаде, Майрон отправился в Рованион. Выбрав холм Амон Ланк, откуда владения лесного короля хорошо просматривались, он на несколько лет недвижимо завис над холмом лёгкой незаметной дымкой на высоте облаков, изучая, наблюдая, не смея приблизиться, опасаясь быть обнаруженным.
В нетерпении Майрон пронизывал взглядом кроны древнего леса, ожидая увидеть своего врага. Ждать слишком долго не пришлось. Был очень солнечный весенний день, и острому взору застывшего в вышине наблюдателя были видны открытые участки леса в мельчайших подробностях.
Внизу зазвучали звонкие эльфийские голоса. Небольшая группа всадников медленно двигалась меж деревьев. Майрон пристально следил за передвижением эльфов, нетерпеливо ожидая, когда кроны перестанут их скрывать. Наконец, он увидел, как из-под сени ветвей одна за другой показываются головы всадников, со струящимися вдоль их спин волосами цвета осенней листвы или спелого каштана.
Наконец показался знакомый золотистый каскад волос. А следом за ним ещё один, более светлый и роскошный, волнами покрывающий спину подобно плащу. Если бы Майрон обладал телом, он вздрогнул бы от неожиданности.