Приданое

Закончив с рисованием и отложив уголёк обратно в узелок, тётка Кима понатыкала по углам ветки и рассадила на окна куколок-пеленашек, а после приказала деду раздуть угли в печи докрасна, и когда тот выполнил приказ, сунула в печь пучок сухой травы, подпалила его, и пошла, подняв чадящие травы кверху, по избе. Она окурила дымом все углы, все закуточки, все лавки и полки, после вышла в сенцы, что-то бормоча себе под нос.

– Деда, – тут только вымолвила Софья, – Это кто?

– Дак повитуха, внуча.

– Это-то я поняла, – кивнула Софья, – А откуда она? Больно уж странная.

И только было дед Матвей открыл рот, как в избу вернулась тётка Кима, согнувшись чуть не пополам на пороге, и тут же разогнувшись вновь.

– Больно косяки у вас низкие, – пожаловалась она, потерев ушибленный затылок.

– Дык… – развёл руки дед Матвей, но та не дала ему договорить.

– Значит так, Матвей, спать завтра будешь в бане, так что днём подтопи, чтобы там не стыло было.

– А, – заикнулся, было, дед.

– Да и ещё! Воды нам надобно побольше, пелёнок чистых. Надо их на печь положить, чтобы тёплые были. Да колыбель готовь, где она у тебя?

– Тама, – ткнул пальцем дед в сторону чулана.

– «Тама», – передразнила его тётка Кима, – Здеся должна ужо быть.

– А, – начал дед.

– Да! – кивнула повитуха, – Завтрась начнётся.

– А откуда вы это знаете наверняка? – наконец, заговорила с гостьей Софьюшка.

– Ы-ы-ы, девка, – рассмеялась звонко повитуха, – Я, почитай, сорок лет этим ремеслом занимаюсь! Мне ль не знать?

– М-м, – только и ответила Софья, подивишись про себя, ведь голос у повитухи был молодой да звонкий.

– Так что ты готовься, – продолжала ты, – Поешь нынче, как следует, помолись, да спать ложись. Силы тебе завтра понадобятся. Дитя на свет произвести потрудиться надобно. Самое дорогое оно завсегда тяжко достаётся. Да.

– Так я, коли, на стол буду накрывать, – робко спросила Софья.

– Сиди, сама накрою, где тут у вас? Командуй, – и повитуха шустро засновала по избе, бегая от печи к столу, и вскоре все принялись за еду.

– Ты вот что, – велела после ужина тётка Кима деду Матвею, – Принёс бы ещё полешко берёзово, с сучками.

– На что оно? – подивился дед.

– Коль спрашиваю, значит нужо, – отрезала повитуха, но после, смягчившись, объяснила старику, – Я его в холстину спеленаю, да в люльку покамест положу. Не должны, конечно, через защиту мою нежити пробраться, да бережёного Бог бережёт, ежели чего, так полено, а не младенца схватят. Про подменышей слыхал, поди?

– А то как же, – кивнул дед.

– Ну дак и вот, чаво тогда спрашивашь, как не свой. Ступай давай, принеси. Да спать ляжем, – сказала тётка Кима и, снова внимательно оглядев избу, довольно хмыкнула.

Глава 20

Вскоре смолкло всё, и изба погрузилась в сонную негу. Тихо-тихо ступая мягкими лапами, ходил по половицам сон, закутавшись в тёплую мягкую шаль. В покрытое морозными узорами оконце, лился лунный свет, и длинная лунная дорожка пролегла до самой печи. Маленький шустрый лучик, самый бойкий из всех, добрался до дедовой бороды и щекотал её, хихикая, отчего дед ворочался во сне и кряхтел. Тётка Кима пристроилась на сундуке в самом тёмном углу, где не видать было ни зги, и тоже посапывала. Одной лишь Софье не спалось, тревога и волнение одолели её. Она думала о завтрашнем дне, что ждёт её там, как всё пройдёт, как сложится…

Брови девушки были нахмурены, а пальцы то сжимались в кулачки, то беспокойно начинали перебирать лоскутное пёстрое одеяло, ощупывая, изучая каждую ниточку. Она вспоминала о том страшном для неё вечере, когда Пахом надругался над нею, предварительно избив до полусмерти, как брела она по лесу, не ведая куда, как в ночном кошмаре, из которого нет выхода, как силы вконец оставили её и она упала. Как пришла в себя, услышав незнакомый голос, встревоженно вопрошающий её о том, что с ней произошло. Как они пришли в лесную избушку, и как стала она жить у доброго старика, деда Матвея, что относился к ней словно к родной внучке. Как не хотелось ей жить, когда узнала она о том, что носит под сердцем дитя от ирода, и ту безлунную ненастную грозовую ночь, когда отправилась она с верёвкой в лес. Как дед Матвей заставил её встряхнуться и опомниться, и как она научилась любить своё дитя и приняла его всем сердцем.

Складочка между бровей Софьи разгладилась, она улыбнулась, глядя невидящими глазами в потолок. Какой он будет её малыш? Наверное, у него будут голубые глазки, она знает, что такое голубой цвет – это как небушко, как купол небесный. Господь сподобил её однажды увидеть красоту этого мира, всего разок, но она навеки запомнила каждый цветочек, каждый листочек, купола на храмах каменных, рощи берёзовые, озёра голубые, поля с золотой пшеницей, луга с травами в пояс… Ангел её Хранитель пронёс её на крыльях по воздуху над Русью-матушкой, а она смотрела и смотрела, слагая в сердце своём каждый образ, чтобы навеки хранить и помнить…