Приднестровский беспредел

«Все таки драп лучше вина. Драп — мирный. После него не воевать, после него брататься тянет. Вот, например, „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“ — самый что ни на есть драповый лозунг. А всякие там „Мир хижинам, война дворцам!“, „Наше дело правое, мы победим!“, „Вперед, коли, руби, ура!“ — явно по пьяному делу сочинялись… Я бы того… всем дипломатам на мирных переговорах драп выдавал бы. Только чтоб так — пока не курнул, за круглый стол не садишься. Блин, это ж войн бы и в помине не было!.. Слово Остен-Бакена!.. — Миха улыбнулся той особой улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он бывал симпатичен сам себе. — Тысячи лет, еще со времен Менеса и Ур-нанше, да где там, еще с уголовника — Каина, люди только тем и занимаются, что истребляют себе подобных, и, кажется, получают от этого совершеннейшее наслаждение. Наверное, это доставляет им удовольствие из-за соединенного действия эгоизма и жажды жизни. Ведь всегда приятно видеть рядом умершего собрата, одновременно ощущая себя живым и здоровым… С начала времен все народы постоянно стремились к расширению своих земель. И только индийцы предпочитали не высовывать носа из своего ромба, стороны которого — морские побережья Индостана и Инд с Гангой. Обычно вся агрессия — начиная с ариев и заканчивая англичанами текла извне. И никогда — наружу. Индусы были умные: зачем воевать, когда вокруг — такой драп? И именно наркота придала их религиям такой фатализм и такое миролюбие, и пестроту, и загадочность, и призрачную самоуглубленность… Боже мой, а эта буддистская „нирвана“, предел мечтаний каждого последователя Шакья-Муни, это растворение в божественном сиянии?.. Более возвышенно и вместе с тем точно описать пик наркотического наслаждения еще не удавалось никому в истории…»

Миха поправил сползающий с бруствера автомат со странной металлической чашкой, навернутой вместо компенсатора. Эта чашка — одно из изобретений приднестровцев, призванное решить проблему недостатка гранатометов — позволяла метать лимонки метров на восемьдесят-сто.

В этой войне, где нападающие обладали подавляющим преимуществом в вооружении и огневых средствах, обороняющимся приходилось придумывать все новые и новые средства уравнять положение. Поэтому вскоре после начала военных действий у сепаратистов появились и тут же стали легендой, передающейся из уст в уста по всему Приднестровью и такие вот самодельные гранатометы, и пусковые установки для «алазани», и собранные из тола и металлических обломков и обрезков мины, и даже сделанная из крановой стрелы катапульта, швырявшая артиллерийские снаряды или маленькие авиабомбы километра на четыре и окрещенная румынами «неизвестной дальнобойной пушкой»…

Даже недостаток танков сепаратисты ухитрялись компенсировать. «Голь на выдумки хитра…» В капонире устанавливалась и обтягивалась масксетью поливная труба с поля. Это было сделано так, что издалека она была похожа на ствол спрятанного в капонире танка. И много раз, когда румынская бронетехника натыкалась во время атаки на такие поливные «танки», противник, смутившись, отходил…

Война, в которой можно было сражаться таким «оружием», явно была «ненормальной». Сепаратисты называли ее «румынской». «Румынской» в смысле «тупой», «дурацкой», «бестолковой». Многочисленные просчеты и ошибки и румынских, и приднестровских командиров на любой другой войне непременно бы закончились поражением. Здесь, в этом пьяном бардаке, такие ошибки сделались обычными и совершенно нормальными способами ведения боевых действий. Например, однажды все позиции приднестровцев облетела история о том, как четверо пьяных казаков на двух велосипедах, стреляя из «мух» гонялись во время боя за румынским бэтээром. Они не попали ни разу, но перепуганный водитель загнал свою машину прямо на минное поле…

«Но дело даже не в „оружии“, которое изобретают сепаратисты, — размышлял Миха. — Это — частности. И частности эти складываются в одно целое, в то, что мы изобрели для себя способ не проиграть войну. Этот способ очень прост… Ведь проигрывает только тот, кто готов к поражению, допускает его возможность, кто ХОЧЕТ проиграть. Так вот, мы — проиграть НЕ ХОТИМ…

Мы доказываем это нежелание каждый день, но, кажется, румыны нам еще не верят. Что ж, прийдется доказывать более убедительно, вот и все…»

Потом, снова прильнув к биноклю, он обнаружил, что БТРы все еще идут и идут. Их проехало уже больше двух десятков, а из-за массива деревьев появлялись все новые и новые.

Миха даже присвистнул от удивления. Колонна могла идти на Дубоссары, могла и на Бендеры, и в обоих случаях это было очень серьезно.

«Я понял: румынам просто некуда девать металлолом, и вот таким по-иезуитски хитрым способом они переправляют его на этот берег…» — усмехнулся Миха, подбирая автомат.

Потом он выбрался из окопа и торопливо зашагал в сторону землянок: о колонне надо было доложить Саше.

На участке ополченцев по соседству с «шатунами» появился румынский снайпер. Работал он и днем, и ночью, работал очень качественно, и на несколько дней совершенно отравил ополченцам жизнь.