Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Однако дух еще стремится,
Еще кипит сердечный жар,
И ревность умолчать стыдится:
О Муза, усугубь твой дар,
Гласи со мной в концы земныя,
Коль ныне радостна Россия!
Она, коснувшись облаков,
Конца не зрит своей державы,
Гремящей насыщенна славы,
Покоится среди лугов.

В полях, исполненных плодами,

Где Волга, Днепр, Нева и Дон,
Своими чистыми струями
Шумя, стадам наводят сон,
Седит и ноги простирает
На степь, где Хину отделяет
Пространная стена от нас;
Веселый взор свой обращает
И вкруг довольства исчисляет,
Возлегши лактем на Кавкас.

Се нашею, – рекла, – рукою

Лежит поверженный Азов <…>

В стенах Петровых протекает

Полна веселья там Нева,
Венцем, порфирою блистает,
Покрыта лаврами глава.
Там равной ревностью пылают
Сердца, как стогны все сияют
В исполненной утех ночи.
О сладкий век! О жизнь драгая!
Петрополь, небу подражая,
Подобны испустил лучи.

(Ломоносов, VIII, 221–224)

Эти строфы в известном смысле суммируют поэтику политико-аллегорического представления в ломоносовской оде. Воззвание к Музе, в котором жар вдохновенного поэта отождествляется с ревностью подданного, приводит в действие аллегорическое зрение, позволяющее увидеть Россию в виде исполинской фигуры (см.: Ram 2003, 75–77). Иконическая гипербола обозначает здесь не только географический охват империи, но и общность ее подданных. Эта общность прямо появляется в следующей из процитированных строф, где показана торжествующая столица и пылающие равной ревностью сердца ее жителей. Политико-аффективное сообщество возникает благодаря «сценарию ликования», или аккламации, осуществленному в действительных торжествах и их одическом отображении. Поводом для ликования оказывается, однако, не только идиллическое благополучие империи, но и вынесенное в заглавие оды событие восшествия, государственный переворот. Диалектическая взаимозависимость чрезвычайного положения и устойчивого порядка манифестируется в одических тропах как общая основа монархического режима и возвышенной эстетики, заклинающей поэтическими средствами равную ревность подданных.

ЧАСТЬ III Словесность и придворный патронаж

Глава VI Империя, поэзия и патронаж в эпоху Семилетней войны

I

Среди бумаг Ломоносова сохранилось начало статьи «О нынешнем состоянии словесных наук в России»:

Коль полезно человеческому обществу в словесных наук[ах] упражнение, о том свидетельствуют древние и нынешние просвещенные народы. Умолчав о толь многих известных примерах, представим одну Францию, о которой по справедливости сомневаться можно, могуществом ли больше привлекла к своему почитанию другие государства или науками, особливо словесными, очистив и украсив свой язык трудолюбием искусных писателей. Военную силу ее чувствуют больше соседние народы, употребление языка <…> по всей Европе простирается и господствует <…> Посему легко рассудить можно, коль те похвальны, которых рачение о словесных науках служит к украшению слова и к чистоте языка, особливо своего природного <…> (Ломоносов, VII, 581–582).