Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

В замечании Ломоносова о «живущих за Дунаем народах славенского поколения» Р. Пиккио с полным основанием усматривает «хорошо развитую международную политическую перспективу» (Пиккио 1992, 149). Елизавета покровительствовала православным, «под рукою агарянскою и еретическою сущим», то есть проживавшим на турецких и австрийских территориях. В начале 1762 г. русский представитель в союзной Вене и близкий друг Шувалова И. Г. Чернышев писал ему, получив известие об улучшении здоровья императрицы:

Помилуй ее Бог, помилуй Бог народ ея, или лутче сказать помилуй все християнство <…> Получа оное известие сегодни перед обеднею, велел благодарной молебен петь, и сказать оною радость множеству Грекам и Кроатам, которые к оной прихожане; с каким удовольствием приметили, что их радость и усердное моление почти нашему не уступало (Письма 1869, 1799).

Уже встречавшаяся нам формула гегемонии над «всем христианством» разворачивается здесь в сакрализованный образ русской монархии, объединяющей в благочестивом порыве все православные народы. Составленная в Петербурге в конце Семилетней войны дипломатическая записка подчеркивала пристрастие православных подданных Порты к русскому двору, «защитнику всех православных в Леванте» («protectrice de tous les grecs du Levant»), основанное на «единстве веры» («uniformité de réligion» – РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Ед. хр. 312. Л. 3). Строганов писал отцу из Италии в 1755 г.: «<…> все греки <…> одногласно говорят, что своею владетелницею почитают нашу всемилостивейшую государыню» (Строганов 2005, 46).

Идея православной империи подразумевала противостояние с Оттоманской Портой, и, хотя Елизавета на протяжении всего своего царствования избегала вооруженного конфликта, его возможность стала обсуждаться в годы Семилетней войны (см.: Liechtenhan 2004, 38–40). Россия и Австрия опасались выступления Турции на стороне Англии и Пруссии (см., напр.: Переписка 1909, 21). Фридрих в одном из памфлетов военного времени предсказывал, что Россия и Австрия смогут «одолеть потомков Сулиманов и Магометов» («accabler les descendants des Soliman et des Mahomet» – Friedrich 1850, 87). В те же годы автор посвященного Шувалову «Апофеоза Петра Великого» напоминал, как Петр «метал молнии в ужасного дракона, который <…> охватил своим хвостом сто священных городов, откуда исходили когда-то божественные законы» («<…> lança la foudre contre ce dragon terrible qui <…> embrasse de sa queue cent villes sacrées d’où émanoient autrefois les loix divines» – Apothéose 1964, 86). Здесь парафразируются строки из ломоносовской оды 1754 г.: «Там вкруг облег Дракон ужасный, / Места святы, места прекрасны» (Ломоносов, VIII, 562; о судьбе этого идеологического комплекса в екатерининское царствование см.: Зорин 2001, 31–64).

Рассматривая в «турецкой» перспективе русскую внешнюю политику эпохи Семилетней войны, Ф. Д. Лиштенан приходит к выводу, что эта война «имела в России важное религиозное измерение» (Liechtenhan 2004, 40). Второстепенный для второй половины 1750‐х гг. «турецкий вопрос» был увязан с определенным взглядом на политический статус России, сопутствовавшим императорскому титулу ее монархов. Хорошо известно, что этот титул символизировал «византийскую» модель власти, объединявшую государственный авторитет с религиозным (см.: Живов, Успенский 1996; Madariaga 1998, 34–39). Елизавета, последовательно добивавшаяся от европейских держав признания своего императорского статуса, охотно использовала религиозные мотивы во внешнеполитической риторике эпохи Семилетней войны. Она опиралась на тезис союзников о том, что антипрусская коалиция создана на благо «всего християнства», и представляла Семилетнюю войну своего рода крестовым походом. Высочайший манифест о вступлении в войну призывал подданных возносить «с Нами усердныя к Всевышшему молитвы, да Его всемогущая Десница защитит праведное дело» (ПСЗ XIV, 787–788). Императрица объявляла иностранным представителям, что действия Фридриха не заслуживают «благословения Господня» (цит. по: Щепкин 1902, 242) и что она намерена сделать прусского короля хорошим христианином (см.: Recueil 1890, 83). Главнокомандующий В. В. Фермор, осведомленный о настроениях при дворе, заказал своему пастору проповедь на слова: «Се скиния Божия с человеки, и вселится с ними, и тии людие Его будут, и сам Бог будет с ними, Бог их» (Откр. 21:3; см.: Теге 1864, 279) – тем самым сближая русское войско с божьим воинством. Эта топика нашла отражение и в одической поэзии: так, в «Оде… Елисавете Петровне… на день восшествия на престол… 1759 года…» (М., [1759], без паг.) А. Карина читаем: