Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Петр, отец наш, никаким трудом утомленный,
Когда труды его нам в пользу были нужны.
Училища основал, где промысл услужный
В пути добродетелей имел бы наставить
Младенцев <…>
Был тот труд корень нашей славы:
Мужи вышли, годные к мирным и военным
Делам, внукам памятны нашим отдаленным.
Но скоро полезные презренны бывают
Дела, кои лакомым чувствам не ласкают. <…>
Детям уж богатое оставить наследство
Печемся, потеем в том; каково их детство
Проходит – редко на ум двум или трем всходит;
И у кого не одна в безделках исходит
Тысяча – малейшего расхода жалеет
К наставлению детей; когда же шалеет
Сын, в возраст пришед, отец тужит и стыдится.
Напрасно вину свалить с плеч своих он тщится:
Богатства сыну копил – презрел в сердце нравы
Добры всадить.

(Кантемир 1956, 158–159)

Под пером Кантемира – с сатирами которого, как мы помним, Ломоносов соотносил «Две эпистолы» Сумарокова – язык горацианской сатиры транслировал идеологию государственного образования дворян и, в частности, «публичных училищ». К их числу относились Академическая гимназия, где учился сам Кантемир, и Сухопутный шляхетный корпус.

Кантемир переложил стихами гимназическую оду 1731 г. и с молодыми поэтами «рыцарской академии» говорил на одном поэтическом наречии. В цитировавшейся только что сатире «О воспитании» (1739) сказано, что из петровских школ «Мужи вышли, годные к мирным и военным / Делам», что «Главно воспитания в том состоит дело, / <…> чтоб чрез то полезен / Сын твой был отечеству» и что такое воспитание «может быть, к чину / Высшему отворит вход» (Там же). Четырьмя годами ранее необходимость образования для службы изъяснялась в корпусном панегирике «Еже Россиа ныне восклицает…» (СПб., 1735), взывавшем к императрице Анне от имени «юности Твоего народа» (без паг.):

Прежде мы в незнании провождали лета,
Ты же отворила нам учения света.
Которои путь истинныи к жизни нам являет,
И в не лености сущих ясно озаряет.
Кто по учреждениям ревностно поступит,
Тот особливо пользу с честию доступит. <…>
И дабы за прилежность нашу наградити,
Тщится со возвышением милость приложити.

Эти мотивы варьируются в собственной корпусной оде Сумарокова (1740), где от лица всех кадет провозглашается:

Анна, мы с тобой видим свет науки!
Анна, нам и впредь матерь буди, буди!
Мы из ничего становимся люди.
Ты ж бы здесь когда, матерь, не владала,
Жизнь бы наших лет даром пропадала.

(Сумароков 1957, 51)

Емкая формула «из ничего становимся люди» суммирует роль образования, обеспечивающего политическое существование дворянина. Спустя несколько лет Кантемир, наставляя в «Сатире II. На зависть и гордость дворян злонравных» нерадивого дворянина Евгения, включал сходную метафору в портрет совершенного государственного мужа:

За красным судить сукном Адамлевы чада
Иль править достоин тот, кому совесть чиста <…>
Наизусть он знает все естественны прáва,
Из нашего высосал весь он сок устава,
Мудры не спускает с рук указы Петровы,
Коими стали мы вдруг народ уже новый,
Не меньше стройный других, не меньше обильный,
Завидим врагу и в нем злобу унять сильный.

(Кантемир 1956, 74–75; курсив наш. – К. О.

)[6]