Приемный ребенок

Я представляю благопристойную маму Дэна, как она сидит в кружке вязания, вяжет мягкие пеналы персикового цвета, совершенно не понимая, что они могут восприниматься, как неприличная вещь. Я ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь. И это не та слабая улыбка, с которой я уверяла людей в последние несколько дней, что у меня нет нервного срыва, а настоящая улыбка. Дэн встречается со мной взглядом и улыбается мне в ответ, и на мгновение кажется, что все в порядке. Он опять осматривается, и я вижу, что он вспоминает собственную комнату в доме его родителей. Она напоминает святилище мальчика, которым он был: множество полок с книгами, которые (я уверена) его мама каждый вечер читала ему перед сном, призы за победы в различных спортивных соревнованиях и другие памятные вещи о счастливом детстве.

– Ну, что есть то есть.

У него меняется выражение лица – на нем только жалость, одна жалость.

– Именно поэтому…? Мне хотелось бы, чтобы ты со мной говорила обо всем, Имоджен. Если бы я знал, если бы я понимал…

Он опускает ладонь на мою руку, и я для разнообразия не сбрасываю ее и не отхожу. Его прикосновение успокаивает меня, я даю ему это сделать и начинаю плакать.

Глава 81

Имоджен

Я столько времени уже смотрю на эти четыре стены, что могу поклясться: я чувствую, как они сжимаются, приближаются друг к другу медленно и неслышно, всего по дюйму каждый раз. Дэн оказался идеальной медсестрой, он приносит мне еду, питье и таблетки, кладет их на прикроватную тумбочку и спрашивает, что мне еще нужно. В наших отношениях за последние два дня произошли небольшие изменения – после того, как я рыдала у него в объятиях в моей старой комнате. Теперь становится менее вероятным, что он не сможет меня простить за то, что я сделала. Скорее, он дает мне время и не мешает смириться со всем случившимся. Я чувствую облегчение от того, что он оттаивает, очевидно, что он оттаивает, но я не уверена, что он когда-то поймет несправедливость всего этого. Что я такого сделала, чтобы это заслужить? Я всегда старалась сделать все, что только могу, для Элли. Если я и виновата в чем-либо, то только в том, что старалась слишком сильно, слишком сблизилась не с тем человеком. Снова.

Я пытаюсь отдохнуть (в конце-то концов так велел врач), но каждый раз, когда закрываю глаза и начинаю погружаться в сон, мое сознание наполняется образами Ханны Гилберт, я вижу ее лицо, покрытое коркой из запекшейся крови, грязные, покрытые какой-то мерзостью пальцы, которые тянутся ко мне. Ханна шепчет: «Разве я тебя не предупреждала?» И еще я вижу детей, множество детей в черных одеяниях с капюшонами, они все несут мертвых младенцев и по очереди сбрасывают в яму. Элли Аткинсон стоит впереди и держит моего ребенка. Она поднимает его высоко над головой, смотрит мне прямо в глаза, ее собственные глаза стали красными и горят, как адские огни. Она бросает моего неподвижного ребенка в яму и спокойно говорит мне: «Вы не заслуживаете быть матерью». Я кричу, но я словно примерзла к месту, я только зрительница и не могу остановить этот убийственный шабаш. Затем картинка меняется, и я снова в канале, моя голова погружается в грязную холодную воду, только на этот раз я чувствую, как меня хватают за волосы крошечные ручки и держат мою голову под поверхностью, пока не появляется уверенность, что я умираю.

Я просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух, я чувствую, как грязная вода уходит вниз по моему горлу, отступает. Жуткий образ маячит где-то на грани моего сознания. Элли удовлетворится убийством моего ребенка или теперь она придет еще и за мной, будет тянуться ко мне через сны? Как они это объяснят, если найдут меня утонувшей в собственной кровати? Конечно, будет уже поздно; больше никто не сможет связать мою смерть с Элли. Может, Сара Джефферсон все поймет, но она очень испугается и даже не попытается никому сказать правду. Она испугается, что никто не станет ее слушать. Она и так очень боится чудовища, которое живет с ней под одной крышей. Если бы я только послушала Ханну Гилберт, если бы только мое сознание не было таким затуманенным, если бы я только не была так уверена, черт побери, в моей абсолютной правоте. Если бы я только удосужилась уделить ей время, то сейчас, возможно, я лежала бы здесь рядом с мужем, а его рука нежно поглаживала бы мой живот, и мы обсуждали бы, как назвать нашего малыша и в какие цвета покрасить детскую.

«Но ведь ты же не хотела этого ребенка, не правда ли? – спрашивает голосок у меня в голове. – До тех пор, пока его не стало».

«Мне не предоставили выбора, – молча отвечаю я. – Она забрала его у меня. Я не знаю, как она это сделала, но собираюсь это выяснить».

Я заставляю себя вылезти из кровати, морщась от боли. Мои ноги категорически возражают. Мне плевать на то, что говорят врачи и Дэн, я по горло сыта отдыхом. Мне нужно исправить то, в чем я так сильно напортачила, и сделать так, чтобы подобное никогда не случилось ни с кем другим.